Ледяная волна, прошедшая по телу после его сухого ответа об измене любимой девушки, скукожилась в желудке и уходить не спешит. Слишком хорошо помню боль, когда изменил Марк. Тогда показалось — проще было умереть. Горечь, давно забытая, подпёрла горло. Никуда не делась, лишь припорошилась счастьем, которого, оказывается, слишком мало, чтобы полностью погрести тяжёлые воспоминания под собой.

Сколько горечи несёт в себе Тимур? И что должно произойти, чтобы его душа обрела покой? Сочувствие к нему обжигает. Хочу помочь, только не знаю ни как это сделать, ни следует ли пытаться…

Вечером, когда приходит Марк, забываю о присутствии Тимура. Просто обнимаю его крепко прямо в прихожей, не давая ступить дальше. Просто обнимаю, чтобы почувствовать, что нужна. Почувствовать его запах и тяжесть рук на своей талии. Марк удивляется настолько, что почти сразу обнимает в ответ.

— Что-то случилось? — спрашивает тихо на ухо.

— Люблю тебя, — шепчу, обнимая крепче. В глазах закипают слёзы. Он для меня всё, но почему до сих пор горечь не отпускает? Почему горечь запеклась коркой в груди, а сравнение с Тимуром не даёт покоя?.. И ведь Марк ни разу не поднял эту тему и не извинился. Отчего я никогда не пыталась об этом заговорить? Ответ был прост: щажу. Не его — себя. Боюсь услышать слишком холодный ответ, что в очередной раз разрушит мой мир.

— Поль, — зовёт тихо, возвращая в реальность. — Мы не одни.

— Я помню, — отвечаю со вздохом, размыкая объятия. Тимур вновь стал чужаком, мешающим личному счастью. Но относиться к нему с прежней неприязнью уже не могу.

Ужины втроём вошли в привычку настолько, что я с удивлением смотрю на пустующее место за столом. Тимур к ужину не вышел. Марк никак это не комментирует, молча накладывая еду на тарелку. Но я не могу отделаться от чувства, что обидела его.

— Через неделю я уезжаю, — спокойно говорит Марк. Но короткий взгляд, брошенный в мою сторону, вспыхивает яркой искрой. Подавляю вздох. Спрашиваю почти равнодушно:

— Надолго?

— Надеюсь управиться за девять дней. — Марк морщится, вспомнив что-то. Деталями командировок он делится редко. Я давно не спрашиваю.

— Хорошо, — только и говорю, начиная убирать со стола.

— Это всё, что ты скажешь? — в голосе Марка звенит насмешка. Удивлённо вскидываю бровь, обернувшись.

— А что ещё я должна сказать?

— Например, то, что придётся жить с Тимом вдвоём, пока меня не будет.

— Разве это не его дом? — с лёгким раздражением отвечаю, опуская тарелки в раковину и включая воду. — К тому же, я больше не вижу в этом проблемы.

— Рад это слышать. — Марк поднимается. Ставит стул на место. Спина напрягается. Хочу, чтобы он подошёл, обнял, положил голову на плечо, как порой делал. Чтобы поцеловал за ухом, согрел дыханием кожу и прошептал, что хочет пойти в спальню. Или прямо здесь задрал подол домашнего платья и… Марк ушёл. Сбросив морок тлеющего желания, скриплю зубами, продолжая намывать тарелки.

Порой хочется сравнить Марка с водой, которая то застывает, превращаясь в лёд, то сносит тайфуном, смывая все ограничения. А иногда она утекает сквозь пальцы, не давая возможности удержать. Сейчас он — неторопливая рекой, с ленивым плеском накатывающей на берег. Двигается неторопливо, плавно вращая бёдрами, дышит коротко, раздельно. Глаза прикрыты, губы повлажнели от поцелуев, а волосы растрепались и падают на лицо. Ладони скользят по его спине, лопаткам и плечам. Откинув голову на подушку, жмурюсь, сдерживая тихие протяжные стоны, но те всё равно слетают с губ, растворяясь в ночной тишине.