И вот сейчас возмутительница сна пританцовывает, отчаянно фальшиво напевая знакомый мотив, а у меня ноет позвоночник от лежания на твёрдом полу. И гудит в висках от бессонной ночи и похмелья.

— Вы что, вчера пили? — наконец заметила. Или принюхалась. Поворачивается и впервые за утро смотрит с интересом. Молча киваю.

— Поэтому не пришли домой? — снова киваю, не желая выдыхать больше перегара, чем уже выдохнул.

— Ночевали у девушки? — спрашивает хитро. Неопределённо пожимаю плечами, глядя поверх её плеча на отвратительного вида нечто, что она, спустя мгновение, гордо называет салатом и протягивает попробовать. Я с огромным удовольствием отказался бы: руки так и чешутся убрать это с глаз долой и приготовить настоящий салат. Но Полина впервые пошла навстречу, и упускать такой шанс нельзя. Беру вилку, подцепляю шпинат и с опаской отправляю в рот. Глаза невольно прикрываются — идеальное сочетание ингредиентов.

— Ну как? — явно переживает, настороженно за ним наблюдая.

— Очень вкусно, — отвечаю честно, проглотив продолжение: вкусно настолько, насколько отвратительно на вид.

— Спасибо, — сияет Полина. — Вы хотите завтракать?

Чего на самом деле хочу, так это вытянуться на своей кровати и вздремнуть. Но приходится кивнуть. Мир дороже. Сажусь за стол и смотрю на еду. Очередной беззвучный вздох звучит исключительно в голове. Думаю, что мать поджала бы губы на подобную подачу и даже пробовать бы не стала, будь это хоть шедевр кулинарии. И мысленно с ней согласен. Но покорно пробую из каждой тарелки по кусочку, признавая — и впрямь шедевр. Жаль только, что некому придать блюдам идеальную форму. Смотрю на Полину сквозь ресницы: она тоже в какой-то мере шедевр и чистый порыв.

— Марк давно уехал? — спрашиваю, пережёвывая идеально обжаренную курицу, нарезанную разномастными кусками, от которых дёргается уголок глаза.

— Час назад. — Полина тщательно дозирует грусть в голосе, но та рвётся неприкрытой болью. Присматриваюсь: переживает и скучает по нему. Марку надо гордиться тем, что такая женщина его любит.

— Вы любите его, — говорю в ответ своим мыслям. Полина вздрагивает. Полыхает взглядом, пытаясь понять подоплёку слов. Но почти моментально потухает. Криво улыбается.

— Вы слишком долго были вдалеке от дома. Все друзья и знакомые отлично знают, как сильно я люблю Марка.

— Вас это задевает?

— Что именно? — хмурится. Тонкие светлые брови сходятся на переносице, она явно ждёт подвоха.

— Что все знают, — отвечаю ровно.

— Я сделала всё возможное, чтобы так и было. — Новая печальная улыбка искажает лицо. Грусть Полине совершенно не идёт. А вот счастье — очень даже.

— Простите. Я лезу не в своё дело. — Наливаю чай, кошусь на криво слепленные сырники, политые вишнёвым сиропом.

— Я люблю Марка, кажется, столько, сколько знаю, — вдруг заговаривает Полина. — У нас… было много сложностей, но сейчас мы вместе, и я… — Замолкает. Опускает глаза в чашку. Ложечка дробно стучит по её краю, выдавая волнение. Досадливо поджатые губы красноречиво говорят о том, что она жалеет о ненужной откровенности. Шумно выдохнув, смотрит прямо в глаза, буквально пригвоздив к месту: ни вдохнуть, ни шевельнуться. — Вы когда-нибудь любили?

Теряюсь. Вопрос застал врасплох.

— Да, — говорю после небольшой паузы. Смотрю на неё, оценивая, стоит ли откровенности. Решаю, что стоит. — Она изменила за несколько дней до нашей свадьбы, — признаюсь нехотя. Вижу — она поражена. Привычная реакция, ненужное сочувствие.

— Жаль это слышать, — говорит внезапно. И по её интонации, по малейшим оттенкам, понимаю — ей на самом деле жаль.