Дождь тогда лил сплошной стеной, из-за его шума Поля не сразу расслышала стук в дверь. Открыла, и от первой же вспышки счастья в её глазах окатило облегчением. Даже ноги ослабли.

— Марк, — проговорила она, пропуская. — Что-то случилось?

— Да, — ответил хрипло. — Ты.

И шагнул навстречу, обнимая, сталкиваясь с губами. Моё тяжёлое мокрое пальто обвило обоих, с волос текло, капли бежали по плотно прижатым друг к другу лицам. И сердце билось так быстро, как, наверное, не билось никогда. Столько лет отказывался от неё, а оказалось — надо было взять то, что предлагают и, наконец, почувствовать себя дома. Она вздрогнула, когда мокрые ледяные руки проникли под растянутую майку. Обвила руками, притягивая к себе сильнее, целуя неловко, но горячо. У меня от этих поцелуев голова пошла кругом. Ладони скользнули вниз, обжигаясь о кожу, согреваясь, и я несдержанно выдохнул, поняв, что под майкой на ней ничего нет. Увидеть, почувствовать, коснуться… Неизведанные, сильные эмоции выжигали кислород в лёгких, заставляя задыхаться. Толкнул её к стене, прихватил нижнюю губу, начал задирать майку, когда она надавила на плечи. Нехотя оторвался от неё, посмотрел: в полумраке прихожей глаза горели, Поля смотрела, но будто меня не видела.

— Марк, что ты делаешь? — дрожащим голосом спросила она. И я ответил именно то, что чувствовал:

— Хочу быть с тобой.

Мы снова целовались, увернней, подстраиваясь друг под друга. Когда кончик языка коснулся её, Поля замычала, выгнулась, потираясь о грудь. Я уже полыхал вовсю, хотелось большего, прямо здесь и сейчас, но она снова остановила, шепнула смущённо:

— Пойдём в спальню.

Позволяла себя раздевать, неожиданно мило краснея. Раздевала сама, жадно разглядывая, гладя грудь и живот, целуя плечи, ключицы, шею — везде, куда могла дотянуться. Когда на пол упала последняя одежда, доверчиво легла на кровать, раздвинула ноги и протянула дрожащую руку. Я тоже дрожал, дышал дробно, забыв о необходимости анализировать каждое действие и поступок. Лёг на неё, прижав к кровати, погладил между ног, влажную, ждущую. И на последних остатках разума вошёл медленно. Её тихий вздох, тугое кольцо мышц, сжавших член, ногти, царапнувшие лопатки — слишком много и слишком мало одновременно. Надо было двигаться, иначе сердце взорвётся, лёгкие окончательно слипнутся. Поцеловал её, качнув бёдрами, под глазами полыхнуло, а дальше всё походило на гипноз, из которого хочется выбраться как можно скорее, но в то же время хочется остаться навсегда. За шумом собственного дыхания я различал её тихие стоны, за шелестом дождя — хлопки тел. Кажется, что-то шептал, но если бы кто-то спросил, не смог бы вспомнить ни слова. А потом лежал, перенеся вес на локти и колени, и долго целовал, лениво думая, что поцелуи, оказывается, очень приятная вещь.

Между нами не было долгих объяснений. Даже на тихое «я тебя люблю, Марк» ответил поцелуем, не словами. Но кому они нужны, когда и так всё ясно? Через два дня она переехала ко мне, и с этого момента я всегда возвращался домой, зная, что там меня ждут. Сейчас, видимо, уже не ждали. Или усиленно делали вид.

— Ты не спокоен, — замечает Тим, когда захожу на кухню и хмыкаю, увидев одинокую яичницу.

— Получилась, наконец? — спрашиваю, кивая на тарелку.

— Да. — Тим вздыхает. — Вообще-то я приготовил её для Полины, но она, кажется, не любит яйца и согласилась из вежливости.

— Поля любит яйца, — говорю прохладно. — Только не яичницу, а омлет.

— Я бы мог догадаться, — слабо улыбается Тим и склоняет голову набок: — И всё-таки, что случилось?