Многие из выдающихся атеистов Оксфорда скрестили шпаги с Льюисом и его коллегами-христианами. Несомненно, наиболее известной встречей стали знаменитые дебаты в феврале 1948 года между Льюисом и Элизабет Энском, убедившие Льюиса изменить третью главу в его книге «Чудо»[35]. Все еще помню, как я, возвращаясь с того удивительного спора вместе с небольшой группой друзей, шел позади Элизабет и ее компании. Она ликовала, как и ее спутники. Впереди них, в одиночестве, шагал Льюис, максимально ускоряя шаг, чтобы побыстрее укрыться в своих комнатах в Магдален-колледже, – от моста, по которому мы проходили, до него было совсем недалеко.

Хотя многие позже считали, что Льюиса исход этих дебатов деморализовал на всю жизнь, сама Энском думала иначе. «Встречу в “Socratic Club”, на которой я прочла свою работу, – писала она позднее, – некоторые из его друзей восприняли как ужасное и шокирующее событие, выбившее его из колеи. Но ни доктор Хавард[36] (у которого Льюис и я спустя несколько недель были на обеде), ни профессор Джек Беннетт не припоминают подобных переживаний со стороны Льюиса… Я склонна объяснять столь необычную оценку событий, данную некоторыми из его друзей… любопытным примером явления под названием “проекция”» [1].

Льюис, безусловно, был наиболее эффективным апологетом христианства в XX столетии, – по крайней мере во второй половине. Когда недавно на «Би-би-си» меня спросили, смог ли я полностью опровергнуть христианскую апологетику Льюиса, я ответил: «Нет. Я просто не считал, что были достаточные основания ей доверять. Но, безусловно, позже, когда я стал задумываться о богословских вопросах, мне показалось, что аргументы в пользу именно христианского откровения очень сильны, если вы вообще верите в какое-либо откровение».

Во время моего последнего семестра в Оксфорде вышла книга А. Дж. Айера «Язык, истина и логика» – и многие в “Socratic Club” уверились, что айеровскую логико-позитивистскую ересь (мнение, что все религиозные утверждения не имеют познавательного значения) необходимо опровергнуть. В своей «Теологии и фальсификации» – единственной работе, которую я прочел в “Socratic Club”, – я предложил, как мне в то время казалось, достаточное опровержение. Я верил, что одержал полную победу и в дальнейших спорах смысла нет.

Еще в Оксфорде я встретил Аннис Доннисон, мою будущую жену. Нас познакомила жена брата Аннис на собрании Лейбористского клуба. После знакомства с ней я уже не обращал внимания ни на кого из присутствующих. Когда собрание подошло к концу, мы договорились встретиться снова – я тогда в первый раз пригласил девушку на свидание. В то время наши социальные условия очень отличались. Я преподавал в Крайст-Черч, сугубо мужском колледже, а Аннис училась на первом курсе женского Сомервилл-колледжа, который, как и все женские колледжи Оксфорда в то время – и еще лет так десять с лишним, – просто-напросто исключал любую студентку, «вступившую в брак».

Моя будущая теща, разумеется, была обеспокоена тем, что взрослый академик встречается с ее дочерью, которая намного моложе. Она даже посоветовалась со своим сыном, моим будущим шурином. Он заверил ее, что я был, как она выразилась бы сама, «вроде как влюблен» и что мое сердце будет разбито, если меня лишат этих отношений. Думаю, он просто хотел, чтобы младшей сестре позволили самой распоряжаться своей жизнью, ибо знал, что она благоразумна и не склонна к поспешным решениям.