По рукам покатились теплые капли. Пот должен был щипать раны, и его капли всегда холодные. «Кровь», — вздохнул я и повторил маневр.

Кашель, и так слишком долго не дававший о себе знать, вырвался из груди, чтобы сжечь тело в адском котле. И темная пропасть небытия поглотила меня.

***

Темноты больше не было. Света тоже. Оранжевый всплеск обжег изнутри и погас.

Я чуть тряхнул головой и попытался оторвать подбородок от груди. Небритость и в обычной жизни я не любил, а сейчас отросшая щетина царапала ободранную кожу. Бесполезно. Шея затекла и не держала голову.

Дернул ногой. Громко звякнули кандалы, и привычный звон, как крючком, зацепил внимание и не дал вернуться в тишину и покой, в нереальность.

Тряхнул рукой. Теперь я не почувствовал ее всю. Ужас холодной змейкой скользнул вверх по позвоночнику. Я не могу все еще находиться в этом подвале, не могу.

Может, у меня галлюцинации и на самом деле я снова в своей рабской комнате и мне снится кошмар? Не может ведь наказание продолжаться бесконечно долго? Сознание было готово генерировать какие угодно сказки, лишь бы не показывать реальность самой страшной стороной.

А реальность такова, что я продолжаю висеть на крюке. Пальцы снова онемели, и если я не хочу их потерять, надо возвращаться к упражнениям по скалолазанию.

Я принялся уговаривать себя хоть один раз попробовать встать на этот чертов уступ, хотя сил продолжать барахтаться не было.

Когда почти договорился с собой и под звон кандалов нащупал искомое место, уловил грохотанье по ту сторону двери. С облегчением соскользнул вниз и принялся ждать.

***

Прошла вечность, не меньше, и дверь со скрипом отворилась. Темноту разрезала слабая полоска света.

Знакомые шаги. Имя всплывает в памяти медленно. Жером. Никогда не радовался его появлению. Потому что именно ему поручали конвоировать рабов. Но сейчас я был ему почти рад. Да что там привередничать, рад я ему был, как никому другому.

А все потому, что мое наказание закончилось и скоро можно будет немного передохнуть. Напиться воды. Сколько я здесь пробыл без нее? Сутки? Двое? И еще дни Игр приплюсовать. Совсем мрачная картина получается. Неудивительно, что туго соображаю.

Жером подошел вплотную, и в сером свете, льющемся от приоткрытой двери, я увидел, как скривилась его морда. Эстет чертов. Запах ему, видите ли, не нравится. Ожидал, что ромашками пахнуть буду?

Не первый год работает у Линсера, мог бы уже и привыкнуть. Но нет, каждый раз морщится, как…

Довести до конца мысль не успел. Жером потянулся к крюку, коснулся плеча. Неприятно…

Цепь, доставившая столько боли, с грохотом упала на пол, и я как подкошенный рухнул следом.

— А ну вставай! — заорал Жером, подкрепляя приказ пинком.

Попытался подняться — второй пинок мне сейчас совсем некстати будет: могу отрубиться, и тогда мразь уйдет, оставив меня здесь, — но запутался в кандалах. А тут и мурашки подоспели атаковать затекшие мышцы. Хорошо это. Значит, еще не все потеряно. Но сколько бы Жером ни бесновался, встать прямо сейчас я не смогу.

Жером, бормоча в полголоса ругательства, резко дернул кандалы на ногах, потом на руках. Ух ты, снял? И как в полутьме увидел, куда ключ вставлять? «Вот что значит мастер своего дела», — горько усмехнулся я.

— Пшел! — рявкнул конвоир. Сегодня он торопится, не издевается, как обычно. Ладно, я что… я только рад выйти отсюда.

Мурашки прошли, и я, пошатываясь, встал. И даже удержался на ногах, несмотря на завертевшееся с безумной скоростью вокруг меня пространство.

Заплетаясь, как после бутылки сорокоградусной, вышел из своей темницы в коридор, на свет. Свет в долгу не остался и резанул по глазам, привыкшим к полной темноте. Ничего, я и на ощупь дойду, куда надо.