– На нас все смотрят.

Он протянул ладонь, коснувшись моей щеки, а потом начал накручивать прядь моих волос на собственные пальцы. Клянусь, вздох умиления был слышен даже через двойные стекла.

– Значит, ты сказала «да»?

Пересилив себя, я встала ближе и погладила его по волосам, вкладывая во взгляд всю ненависть, на которую только была способна:

– Это самое отвратительное решение, которое я принимала в жизни. Я тебя так ненавижу. Буквально с первого дня, как мы встретились.

Мягко улыбнувшись, он произнес:

– Жду тебя послезавтра в церкви, в белом платье.

– С ума сошел? – Я сильнее вонзила ногти в его волосы, потянув прядь на себя.

– Прости, не удержался. – Он хохотнул, еще немного приблизившись – вероятно, для того чтобы я ослабила хватку. – Ты так мило убивала меня взглядом. Я уж подумал, что точно нарвусь на пощечину.

– Ты ее определенно заслуживаешь.

– Так в чем же дело, Жаклин? – Он чуть наклонился, словно подставляя щеку. – Твои подружки, кстати, все еще смотрят.

Я обернулась, сама прекрасно понимая, в чем подвох. Занавески на трех из четырех окон сразу всколыхнулись. Мэгги помахала, но тут же исчезла, по всей видимости схваченная и затолканная вглубь комнаты Сандрой. Бланж прекрасно чувствовал меня и реагировал соответственно. Поэтому, приподнявшись на цыпочки, я почти коснулась его щеки губами и прошептала, копируя его спокойствие в голосе:

– Как-нибудь в другой раз. Не сомневайся, я тебе это еще припомню.

А потом почувствовала чужие руки на своей талии – вторжение в личное пространство. Невольно вскинула голову навстречу, уверенно, резко. Почти так же, как он сам. Но Бланж, поглядев на меня пару секунду, наклонился, замер у моих губ, благо целовать меня ему не пришло в голову, и прошептал:

– Послезавтра в четыре. В центральном суде. И не забывай улыбаться, пожалуйста.

Черные мотоботы. Я так забегался, что даже не подумал о том, чтобы взять с собой сменную обувь, и теперь эти громоздкие ботинки светили из-под черных штанов своими рыжими полосками. И чем дольше я смотрел на них, тем сильнее казалось, что на белом мраморном полу они привлекают ненужное внимание.

Жаклин все не было.

Чужие шаги людей, оформлявших разные бумажки и подающих судебные иски, эхом отдавались от стен в холле. Я взглянул на часы: без пяти четыре. Судя по всему, пунктуальностью эта девчонка точно не обладает. Лишь бы вообще пришла. Искать кого-то другого уже не было ни времени, ни возможности.

– У вас с собой трехдневная лицензия? – с улыбкой спросила женщина в классическом костюме, появившаяся из-за двери. И я протянул ей оформленную моим юристом еще позавчера бумагу. Семьдесят два часа (вместе с длинным списком вопросов) на то, чтобы изменить свое решение; не знаю, кто эту процедуру придумал, но каждый час этого гадкого ожидания словно подливал масла в огонь сомнений: действительно ли оно того стоит? – Пройдемте со мной, секретарь Южного округа находится на третьем этаже.

«Третий этаж», – отправил я Жаклин сообщение. Она прочитала, но ничего не ответила. Выдохнув, я сел на свободную лавку. Рядом ожидала своего времени пожилая пара. Судя по черному костюму седовласого мужчины и простому, но белому платью женщины, они пришли сюда с той же целью, что и мы.

Невеста, ровесница моей матери, держала в руке небольшой букет белых пионов. Под ее глазами были уже заметны морщины, но она улыбалась так ослепительно, что казалось удивительно красивой. «Может, нужно было тоже взять цветы?» – промелькнуло у меня в голове. Хотя вряд ли Эванс оценит. А если она все-таки передумала?