– Что, прости? – Он склонил голову, чтобы лучше слышать.

– Я не одна из тех подружек, которых можно увезти с вечеринки, маркируя печатью «на одну ночь», и, если ты хочешь, чтобы я согласилась, мы пойдем пешком.

В его глазах промелькнуло столько эмоций: удивление, замешательство, шок, раздражение и в самом конце, хотя мне могло показаться, даже чуточку восхищения. Но я начала эту игру и готова была довести ее до конца.

Он выпрямился, перекинулся парой слов с друзьями, достал из кармана ключи от мотоцикла, вернул шлем на место и под ошарашенными взглядами присутствующих направился ко мне. Кажется, весь кампус не ожидал подобного. Я видела, как Кэсси застыла на другом конце зала с приоткрытым ртом. Как Чез, хохотнув, ей его захлопнул. Как Марк, резко развернувшись, скрылся в толпе. Бланж же открыл дверь, пропуская меня вперед.

На улице стемнело. Тем четче были видны силуэты зевак, прилипших к окнам.

– Там с десяток девчонок застыли, как приклеенные, – прошептала я, и тут же тяжелая мужская рука опустилась мне на плечи. Реми притянул меня к себе и произнес:

– Ну, значит, не будем их разочаровывать.

– Ты любишь меня?

– Я тебя ненавижу, Бланж.

– А должна любить.

Очень сложно что-то возразить на это, когда в тебя впиваются взглядом настоящего психопата, за две минуты даже не моргнув ни разу.

Его взгляд сильно отличался от всех, что я видела прежде. Он не раздевал им, как любят делать многие парни, не насмехался, выпячивая свое остроумие, не возвышался, негласно указывая тебе на твое место, ведь за такими, как он, часто вьются целые стайки восхищенных девиц. Его взгляд не искал ответов. Он их давал. В нем было слишком много напористости. Мужественности. А еще эти глаза были крайне редкого оттенка, оттенка безумия, слишком светлые для карих. Боже… Да от этого парня мурашки бежали по коже, причем не в лучшем смысле.

– По крайней мере, все обязаны в это поверить.

– Знаешь, если после того, что ты устроил в прошлый раз, чтобы развести меня на спор, ты все еще считаешь, что такие вопросы уместны, то ты ненормальный.

– Есть немного.

Мы сидели в крошечной придорожной забегаловке на пересечении Третьей и Мейфлауэр-стрит и отчаянно пытались верить в то, что в какой-то альтернативной реальности наши проекции могли бы встречаться. Реми смотрел прямо на меня.

– Может, начнем с чего-то попроще? Типа: кто ты, кто твои родители? – попросила я, слишком громко втянув молочный коктейль через трубочку, так что сидящие за соседним столиком обернулись на звук. Посетителей в это время было не так уж много, лишь пара залетных байкеров в углу, смеющиеся подростки да пенсионер, упорно читающий утреннюю газету, несмотря на ночь за окном.

– Реми Беланже, ударение на последнюю букву.

– Потому все зовут тебя Бланж?

– Сраные американцы не могут даже мою фамилию нормально выговорить.

– Какая прелесть. – Я улыбнулась, отвернувшись в сторону и прикрыв глаза. – Десять минут назад кто-то пел о том, что мечтает стать гражданином этой страны, а теперь мы «сраные американцы». Почему бы тебе, в таком случае, не выступить за Канаду?

– Уже не могу. Моя команда здесь.

– Пропустить эти соревнования?

– Увы.

– Почему? Это опасно – раз. Незаконно – два. Неужели оно того стоит?

– Вопрос принципа. К тому же вся наша жизнь – игра. И она в любом случае когда-нибудь закончится. Важно будет лишь то, выиграл ты или проиграл.

– А мне кажется, все говорят: важнее, как ты играл. Разве нет?

– Это ответ для неудачников. Не существует других мест, кроме первого. К тому же мой новый дом с некоторых пор тоже здесь.