— Насовсем уйдем?

На болтливую зашикали, но вождь услышал и пояснил:

— Хьяр мы покинем навсегда. И в Рикхейме, что в Вийдфиорде, ненадолго задержимся, лишь для того, чтобы крепко на ноги встать да силы собрать. Ждет нас родная земля на острове Мьолль!

Многоголосый радостный крик и шум оружия были ему ответом.

14. Глава тринадцатая

После бессонной и хмельной праздничной ночи не считалось зазорным подольше поспать. Йорунн же поначалу не хотела ложиться, оттого и в дом не пошла, а отправилась навестить свою Снежку, у клетки которой снова дремал пес конунга. Волчица скалилась на него, но уже без особой злости. А когда волкодав отворачивался или прикрывал глаза, она нарочно начинала громко рычать и возиться в клетке. «Заигрывает», — с улыбкой подумала Йорунн.

Солнце поднималось все выше, разогнало холодный туман, стало пригревать, и мало-помалу девушку разморило. Молодая ведунья проскользнула в дом, стараясь не шуметь, улеглась и закуталась в одеяло. За перегородкой тихо вздыхал спящий Хравн и ворочался во сне пришлец по имени Сакси, которому постелили прямо на полу.

Йорунн хотела встать пораньше, до того, как проснется Смэйни и начнет собирать на стол, теперь уже на четверых, однако проспала. Старушка растолкала ее к полудню, попеняла: зачем, мол, бродила по двору неприкаянная, надо было ложиться, как все добрые люди.

— И Эйвинд туда же, — ворчала она. — Сидел у себя в покоях, думы думал, пока голову на руки не уронил. А теперь спит беспробудно, хоть водой его поливай!

— Пожалей вождя, матушка, — улыбнулась Йорунн. — Дай я лучше травку особую заварю. Аромат ее сон прогоняет, а отвар бодрит и сил придает. Я мигом приготовлю, а ты отнеси. Мне-то к нему заходить нельзя — осерчает.

— Да чтобы осерчать, ему сперва проснуться надо! — махнула рукой Смэйни. — А он, как я ни старалась, даже головы не поднял.

Йорунн живо повесила котелок с водой на огонь, перебрала травы и бросила в кипящую воду несколько сухих стебельков. И впрямь от воды пошел душистый запах, да такой славный, что даже старикам показалось, будто ноша прожитых лет как-то полегче стала.

Девушка нацедила отвара в кружку, и Смэйни понесла бодрящее зелье вождю. Но вскоре вернулась, ворча и сетуя пуще прежнего:

— Разбудила на свою седую голову, а он теперь сердится: почему, мол, раньше не додумалась? Пошел на море искупнуться вборзе, остатки сна прочь прогнать, а мне рубаху свою бросил — зашей, старая! Да как же я зашью, когда глаза-то уже не те!

— Позволь мне, матушка, — попросила Йорунн. — У меня глаза молодые, пальцы проворные, вмиг починю.

Девушка взяла иглу и нитки, вышла наружу, села возле двери, рубаху на коленях расправила. Нашла, где оторвалась узорчатая тесьма, стала аккуратно пришивать — как учили, чтобы нитку потом не видать было. Уже почти закончила, когда услышала рядом шаги. Подняла голову — а перед ней сам вождь Эйвинд, мокрый после купания, босой, в одних штанах. И отчаянно зевающий.

Увидев Йорунн с его рубахой на коленях, вождь остановился как вкопанный. Потом совладал с собой и суровым голосом окликнул няньку:

— Иди-ка сюда! Это ведь ты меня на рассвете дурманом своим опоила! Или не помнишь уже ничего?

Смэйни ахнула, мигом выскочила из дома, бухнулась в ноги вождю:

— Прости неразумную, запамятовала совсем! Точно: заваривала травы, думала, ты опять бессонницей маешься.

Вождь только покачал головой, рассмеялся:

— Ладно травы, но зачем ты отвар этот в мед хмельной подлила? Я теперь шагу ступить не могу, сон меня одолевает. Вот облагодетельствовала, старая, впору кланяться!