— Позаботиться о тебе, если он не сможет. Быть всё время рядом, — откровенно отвечает Давид, не спуская с меня тяжёлого, проникающего в нутро взгляда.

9. Глава 8

Давид

Рената уснула, а я как дурак сижу и пялюсь на неё. Кто бы мог подумать, что так повернётся жизнь. Ещё полгода назад я запрещал себе думать о ней и подходить вне работы, а сейчас, вроде как, отдаю клятвенный долг брату, навсегда оставившему нас. Поддержать, не дать скатиться во тьму, находиться всё время рядом и приложить усилия, чтобы сделать Блошку счастливой.

Наверное, никто лучше меня не знает о потерях и о том спектре эмоций, накрывающих после. Страх, тоска, бессилие, злость, растерянность и непонимание за что… Я плохо помню, как выглядела бабушка, но день её смерти отпечатался в сознание навечно. Нет, не потому что она была ужасна. Бабушка умерла во сне от сердечного приступа. Заснула, проснулась от боли в груди и даже не успела подняться с кровати.

Но запомнился мне этот день не поэтому. Моё детство кончилось с её уходом. Те три года, что я прожил с бабулей, были полны тепла и любви. Она дала брошенному малышу столько всего, что моя утраты оказалась неподъёмной.

Матери пришлось забрать ненужного отпрыска, нагулянного с неизвестным кадром находясь под кайфом, но лучше бы её сразу лишили материнских прав. Что может дать потерянному ребёнку алкоголичка и наркоманка со стажем? Радость от появления самого родного человека, выносившего и родившего меня, быстро сменилась на обиду, непонимание и разочарование.

Каждую попойку я сидел запертым в тёмной ванной комнате коммуналки, слыша сквозь страх пьяные песни, вопли и звуки драки, а в моменты её ломки нередко корчился под хлёсткими ударами ремня. Ненормированное и скудное питание, холодный кафель на полу, постоянные побои, и боязнь заснуть за год превратили меня в хлюпкого, болезненного нытика, шарахающегося от каждого шороха.

Не знаю, как охарактеризовать моё четвёртое день рождения. Проклятием? Везением? Новой жизнью? Новым адом? В тот день мама не наказала меня. Более того, потрепав по макушке, дала конфету «Коровка» и попросила не путаться под ногами. Правда, после третьей стопки с соседями за моё здоровье я получил подзатыльник и был отправлен в привычное место заключения.

Если раньше меня выпускал кто-нибудь из жильцов коммуналки с утра, собираясь на работу, то начало дня я встретил в потёмках. В полосе света под дверью пробежал таракан, где-то на кухне загремели пустые тарелки, прошаркали неровные шаги по коридору, раздался визг. Через некоторое время заскрежетал звонок, пронёсся топот ног, зазвучали мужские голоса, а я всё так же ёжился на грязном полу, размазывая сопли.

Не могу сказать, когда звякнула защёлка и в проёме появился посторонний мужик. Кажется, прошло очень много времени. Свет включённой лампочки резанул по опухшим глазам, по голым коленкам полоснул сквозняк, пробегающий мимо таракан ломанулся в щель между раковиной и стенкой.

— Давид? — поинтересовался мужчина, протягивая ладонь и помогая мне встать. Ноги онемели и плохо слушались, поэтому незнакомец взял меня на руки и отнёс на кухню. — Посиди пока здесь.

Я бы сидел, как мне сказали, но от форточки дуло холодным воздухом, выветривая вонь перегара и блевотины, кожа покрывалась мурашками, зубы сотрясались мелкой дрожью. Я так сильно замёрз, что осмелился сползти с табуретки и пойти в комнату за пледом, что достался мне от бабушки.

Кровь — первое, что бросилось в глаза. Много крови. На маме, лежащей на полу в изодранной одежде, на ноже, торчащем из её живота, на дяде Рубене, скулящем рядом в замызганной майке. Я подумал, что Рубен был вампиром, сожравшим маму, потому что его лицо, шея, грудь и руки тоже были в крови. Мама часто пугала меня ими, грозясь, что они придут за мной, если я буду плохо вести себя.