— Знаешь, я была там, — снижаю эмоциональность и тихо признаюсь. — Мне не удалось найти Андрея. Несколько дней раскопок ничего не дали. Никаких следов. Ни одежды, ни останков. Они забрали всё. Уходя, я застрелила двоих из шайки Бахрута и оставила их в яме, где держали меня.

— Ты рисковала, Блошка, — Давид делает новую попытку запереть меня в своих объятиях и у него получается. Мне настолько плохо, настолько пусто, что сопротивляться жалости и заботе нет сил. — Вместо тебя там должны были быть мы, но нам перекрыли кислород. Домашний арест, браслеты, фиксирующие передвижение, запрет покидать пределы базы. Парни до сих пор маются взаперти. Отпустили только меня. И то, с большими ограничениями.

— Что будет дальше с отрядом? — спрашиваю, окончательно успокоившись. Сама себе боялась признаться, что считала команду предателями, отказавшимися вернуться и отомстить за члена семьи. Оказывается, их повязали по рукам и ногам, лишь бы не вмешивались в операцию кабинета.

— Всё идёт к расформированию, — устало вздыхает Давид и сильнее сжимает меня.

Как бы он не удерживал маску смирения и невозмутимости, внутри у него всё кипит. Солдат, каждый день отдающий свою жизнь служению стране, оказался в пяти минутах от обочины, на которую его вот-вот выбросят за ненадобностью.

— Думаешь, предложат уволиться?

— Нет. Скорее всего растащат по другим подразделениям. Кто же откажется от таких крутых специалистов, — с деланным оптимизмом отвечает он. —Давай поедим. Голоден как волк.

Давид отлепляется от меня и помогает сесть за стол. Достаёт тарелки и перекладывает по ним ресторанные блюда. Мне придвигает рыбу с рисом, помня мою страсть к морской живности, а себе формирует чисто мужской набор — большой кусок мяса, жаренная картошка, соленья.

Мы едим в тишине, и под конец ужина я клюю носом. Вяло моргаю и в какой-то момент забываю открыть глаза, медленно уплывая в прошлое.

Напротив сидит Андрей, большой ложкой уминает макароны по-флотски, щедро приправив их жирным майонезом, запивает всё это безобразие клюквенным морсом, который он предпочитает любым другим напиткам. В промежутке между заполнением рта он умудряется подшучивать над моим потяжелевшем седлом, припоминая утренние булочки с маслом, полюбившиеся в последнее время мной.

Долгожданное тепло растекается по телу, и я снова ощущаю себя счастливой и любимой. Мне настолько хорошо, что мир вокруг растворяется, превращаясь в безграничный океан, пахнущий свежестью и умиротворением. Горизонт сливается с искрящейся полосой, испещрённой мазками золота и бирюзы, яркое солнце рябит в голубизне, вопли чаек пронизывают тишину.

Мягкая волна поднимает меня к небу, покачивает, словно на перине, укрывает пушистой пеной, и несёт к изумрудным пальмам на фоне красно-белого пляжа. Болезненное воспоминание прорывается сквозь плотную оболочку маленького рая. Багрянец крови, толчками вырывающийся на белоснежный песок. Красная пелена, накрывающая всё вокруг.

Я кричу, брыкаюсь, пытаюсь вырваться из пенного плена, обездвижившего тело, и слышу или скорее чувствую шёпот, выдёргивающий из кошмара.

— Тихо, Блошка. Это всего лишь плохой сон. Я с тобой. Тебе больше нечего бояться.

С трудом разлепляю мокрые от слёз ресницы и встречаюсь с встревоженным взглядом Давида. Он держит меня на руках, вдавливая в себя, и вновь укачивает, успокаивая меня. Аккуратно кладёт на кровать, укрывает одеялом и мимолётно касается губами лба.

— Ты заснула прямо за столом. Не стал тебя будить, решил отнести в спальню.

— В чём заставил поклясться Андрей? — прячу своё состояние неловкости от чужой близости за вопросом.