Старательно пропуская мимо последнее дополнение, чтобы не разрыдаться при посторонних. Жёсткая кушетка в медицинском кабинете не самое лучшее место для нескончаемых слёз и соплей.

Давид рядом, как и обещал Андрею. Сидит на стуле со слишком прямой спиной и боится пошевелиться. По напряжённому выражению лица можно заподозрить в нём обеспокоенного отца, ожидающего первенца, но и я, и он знаем, что Анжиев просто выполняет клятву, данную Дрону. Подозреваю, все парни в отряде повесят на батю свои долги.

Вчера, после его признания, у меня не было сил пояснять вложенный им в произнесённое смысл, а сегодня я просто боюсь затрагивать такую отвратительную тему. Никогда не любила обстоятельств с двойным дном, предпочитая уточнять глубину перед подготовкой к прыжку.

— Не всегда сбывается желаемое, — выдёргиваю руку и тянусь к бумажным салфеткам, чтобы вытереть мерзкий гель с живота.

Мне неприятно приводить себя в порядок при Анжиеве. Неприятно делить с ним интимный момент знакомства с ребёнком. Неприятно видеть, что узист считает его отцом малыша. Я осознаю силы, вложенные Давидом в мою свободу и в моё пребывание здесь, подозреваю, что ему пришлось поставить на кон свою карьеру и целостность отряда, лишь бы вытащить меня из песков и вернуть домой невредимой, но сократившаяся между нами дистанция пугает и напрягает.

— Иногда желания приходится пересматривать и изменять, — ровно и спокойно кроет мой выпад Давид, терпеливо ожидая, пока я подтяну и упакуюсь в брюки. — Только от нас зависит конечная точка возможного. Нужно просто брать в расчёт обстоятельства.

— Сейчас от меня зависит лишь память. Сколько ещё вот здесь, — похлопываю себя ладонью по груди в области сердца, — я буду хранить наши с Андреем воспоминания.

Анжиев привычно морщится, кивает врачу и открывает дверь, пропуская меня в, кажется, бесконечный коридор. Мы проводим чуть больше часа в стенах клиники — анализы, приём по обходному листу.

Удивительно, но там, где у кабинетов обнаруживается народ, Давид договаривается, и я прохожу без очереди. Никогда не замечала за ним коммуникабельных навыков, основанных на мирном решение вопроса. Топор всегда шёл напролом, используя силу и давление, за что получил свой позывной.

— От тебя должно зависеть здоровье малыша, — возвращается к нашему разговору Анжиев, пристегнув ремень безопасности и заведя движок. Мне казалось, мы закрыли эту тему, когда вышли за дверь кабинета. — Обо всём остальном позабочусь я. Если буду плохо справляться, в твоём доступе ещё пять членов стаи, готовых порвать за свою семью.

Да, детдомовские такие. Мы сбиваемся в стаи и стои́м друг за друга стеной. Одиночество и ненужность пропитывают нас с детства, и они же становятся крепким связующим веществом, объединяющим идентичных особей. Давид прав, мой сын будет расти в слишком полной семье, состоящей из шести отцов, переполненных нерастраченной заботой.

— Спасибо, — провожу рукой по животу и отворачиваюсь к окну. — Я всегда знала, что на вас можно положиться.

Нет, не всегда! Вру прямо ему в глаза! Вру себе, чтобы затоптать муки совести! Роя песок и ища тело Андрея, я обвиняла их всех в предательстве, проклинала за малодушие и трусость. Господи, тогда я планировала отомстить и им, брызжа своими обидами и ненавистью.

Глаза снова жжёт от дурацких гормонов. Серость ноября размывается под накрапывающим дождём, безмолвные здания проносятся грязными мазками, спешащие люди скрываются в норах подземки, пока небеса не разорвало мощными потоками ка́ры.

— Могу я увидеть парней? — спрашиваю, проглотив солёный ком и выровняв сбитое дыхание.