— Давай, конфетка, покажи начинку, ты же не хочешь, чтобы я тут от спермотоксикоза сдох.

Сглатываю горечь во рту. Никакой страсти — горькая похоть, которая плещется в его циничной ухмылке.

Но я, все равно, раздвигаю ноги.

— Шире! Ты же гимнастка.

Он издевается?

Напрягаюсь всем телом, хочу сдвинуть ноги.

— Если ты будешь издеваться!

— Да расслабься, — он не дает сдвинуть ноги, сжимает оба бедра пальцами, надавливает так, что мне не пошевелиться. Зато у меня свободны руки. Я пытаюсь его оттолкнуть, но он только усмехается.

— Лиз, я, все равно, тебя трахну. Сейчас только от тебя зависит, уйдешь ты отсюда порванной нахрен или удовлетворенной.

Руки сами сжимаются в кулаки.

— Ну, что ты надулась, сама же хотела!

— Я не так хотела!

— А как? — он вдруг скользит пальцами по бедрам. Все ближе к междуножью. Касается мягких губок, опускает взгляд и застывает. Откидываю голову назад, даже не смея смотреть, что он вытворяет пальцами, скользя по половым губам, собирая обильную влагу. — Так хотела?

— Отстань.

— Или так? — он проскальзывает внутрь. — Какая ты тугая, Лизунь. Первым буду?

— Не будешь, — назло ему говорю. — Расстроен?

Вскрикиваю, получая удар ладонью по промежности.

— Зачем?

— А потому что врать нехорошо. Будешь мне врать, буду пиздить.

Начинаю вырываться, но Матвей только смеется, пальцами раздвигает половые губы.

— А хочешь пизду твою полижу? А то, наверное, сразу членом больно будет.

— Мне ничего от тебя не надо. Отпусти меня домой!

Он вдруг накрывает мою грудь так грубо, сжимает так сильно, а взгляд становится хищным.

— Уйдешь, когда я наемся. А я даже не распробовал.

Он щелкает по груди. Раз, второй, а потом вдруг впивается губами в промежность.

Это настолько остро, что от возбуждения меня подкидывает. Прогибаюсь в пояснице, держу ноги в шпагате, чувствуя, как его грубый язык орудует у меня по влаге, то и дело цепляя клитор. Чеерт… Я даже не думала, что язык может приносить такое острое удовольствие! Он буквально на части меня раздирает! Он вылизывает меня снизу вверх, иногда касается тугого колечка. Более того, пальцем разминает его.

— Матвей, — напрягаюсь я, но он только шлепает меня по заду. Отрывает лицо, облизывая мокрые губы.

— Не дергайся. Охуеть, ты вкуснятина, — он снова накрывает меня губами, гладит бедра, сжимает зад, пока я мечусь, собираю пальцами одеяло, что лежит подо мной, иногда смотря на окно, где луна словно издевательски плавит меня светом. Он толкается языком в самый центр, пальцем подцепляет сосок, оттягивает его, отпускает и снова. Скользит языком все быстрее. Быстрее. Словно долбит молотком одну и ту же точку. Еще. Еще.

— Господи, вот так, да, еще немного, пожалуйста.

Но все заканчивается. Он просто поднимается, не давая мне кончить.

Я почти реву, потому что неудовлетворение бьет по мозгам. Мне ведь осталось совсем немного!

А он облизывается, смотрит на меня.

— Хочешь кончить— заслужи.

— Да пошел ты, — хочу вырваться, но он уже расстегнул ширинку и удержал мое запястье пальцами. Я раскрываю глаза, когда он вытаскивает из боксеров увесистый мясистый половой орган. Не, я, конечно, видела порно, но мне всегда казалось, что вот таких не бывает. Застываю, смотря на него во все глаза. Возбуждение бьет по мозгам при мысли, что вот это все окажется во мне.

Поднимаю глаза на лицо Матвея, а оно напряжено, как никогда.

— Потрогай его.

— Не хочу.

— Да кто тебя спрашивает? Потрогай, я сказал, — он тянет мою ладонь, а она как-то, прям, идеально ложится на его штуковину. Обнимаю его пальцами, сдавливаю.

— Умница. Сильнее. Он не сломается.