— А первый раз всегда страшно, а потом втягиваешься, — он наклоняется, почти касается моих губ своими, но нас отвлекает сигнал машины сзади, и Матвей тут же выжимает педаль газа, отвернувшись при этом от меня.

Но его рука все еще на мне, она все еще поглаживает, давит, скользит, вызывая бешеное сердцебиение, желание прямо сейчас сделать все, что он хочет, только чтобы эта сладкая мучительная пытка не заканчивалась.

Мы заезжаем на парковку недалеко от нашего дома. Нашего, потому что у нас там квартиры, а не потому что мы живем вместе, хотя в своих глупых надеждах я давно пошла дальше и придумала, что Матвей заберет нас с сестрой от матери, оплатит лечение и женится на мне, а возможно, оплатит лечение и мне, чтобы я смогла вернуться в спорт.

Закрываю глаза, пытаясь выкинуть из головы неуместные мысли, самое главное, чтобы он об этом не узнал.

Он выключает двигатель, выходит из машины, а я открываю дверь, но не успеваю выйти, как ко мне наклоняется Матвей.

— А тебе не страшно, Лиз? Сейчас нас все увидят. Каждая сука в этом доме поймет, что мой член сегодня будет в тебе. А завтра каждый посмотрит на тебя как шлюху.

У меня даже слюна в горле застывает. Это настолько отрезвляет, что даже злит. Я понимаю, зачем он это говорит, дает мне шанс отступить, вернуться на гладкую ровную дорогу. Вот он путь. Он мне дает его.

А еще я понимаю, что это проверка. Что если я сейчас уйду домой одна, то больше никогда не смогу быть с ним. Он не позволит.

— Мне неважно, что думают они. Мне важно, что думаешь ты. Если ты при этом будешь держать меня за руку, то страшно не будет.

С другой стороны, время позднее, уже одиннадцать. Скорее всего, нас никто и не увидит. Я очень на это надеюсь, но ему не скажу.

— Уверена? — он протягивает свою большую ладонь, возвращая меня в мир сладости, где мне на все наплевать, кроме его губ и рук, которыми он меня соблазняет, в мир его глаз, что обещают рай и ад в одно и то же время.

Подсознание, конечно, шепчет, что надо бежать, как можно дальше, как можно быстрее, но тело уже дало согласие, а сердце радостно пляшет где-то рядом.

Я подаю ему руку, и он дергает меня на себя, прижимая к себе, сминая мои губы своими, толкая язык между зубов, заявляя свои права. А я позволяю. И целовать себя и сжимать свою задницу под пуховиком, который мне почти до колен. Кайфую от того, какой Матвей высокий, какой сильный, как грубо стискивает меня в своих крупных ладонях.

— Ну, пошли, конфетка.

— Почему конфетка? — глупо смеюсь, ощущения такие после поцелуя, словно я снова хлебнула запрещенного напитка.

— Потому что у тебя рот сладкий.

— Так я коктейль пила. Сладкий.

— Ты и без него сладкая. Пошли, а то у меня сейчас ширинка лопнет.

Снова немею при мысли, что сейчас я увижу эту самую ширинку и то, что под ней. Я ведь не дура, понимаю, что по сути иду лишаться с ним девственности и очень боюсь этого. Нет, не боли, к ней за время спортивной карьеры я привыкла. Ладно, если и правда лишаться девственности, то только с тем, от кого реально сносит голову. А моя голова давно где-то потерялась, потому что я даже не парюсь, когда мы довольно громко заходим в подъезд, поднимаемся на лифте на его этаж, продолжая просто поедать губы друг друга как самый сладкий фрукт.

— Ты тоже конфетка. Твои губы сладкие, как манго, знаешь, такое не переспелое, а наоборот, крепкое, влажное.

Матвей усмехается.

— У меня в штанах есть кое-что послаще манго, — мы вываливаемся из лифта. Оказываемся возле его двери и почти падаем на пол в коридоре. Голова кружится, а его губы не отпускают. То шею прикусывают, то мочку ушка целуют.