– Сюэ! – послышалось со стороны.

Имперка вздрогнула и убрала руку с эфеса. Практически вытянулась по стойке смирно. К нам приближался полицейский с серебряным рантом на безрукавой форменной накидке. По званию – старший из присутствующих полицейских. Тоже имперец. Тримас снова потянул меня за локоть.

Остальные полицейские как-то внезапно рассосались. Я двинулась к карете. Тримас вёл меня под руку. Дикое напряжение нервов отпускало, вместо него пришла дурная слабость.

Едва мы оказались в сумраке кареты, я закрыла лицо руками и прошептала:

– Мы возвращаемся домой.

Севший напротив Тримас молчал.

– Я не смогу этого сделать, – пояснила глухо, но…

В глубине души чувствовала: это мне по силам. Просто страшно, просто обидно, а слабость нашёптывала: «Само всё решится».

Мама и папа продолжили бы свой путь. Они бы не испугались, не отступили…

Вдруг я не одна такая, кто-нибудь другой остановит наследного принца – как хотелось в это верить! До слёз.

Тримас продолжал молчать. Наверное, был разочарован. А может, испытывал облегчение от того, что не придётся беспокоиться о моих делах в Академии.

Он наклонился, выглянул в окошко и приказал:

– Поворачиваем назад.

Карета тронулась. Кучер понукал коней развернуться, но облегчения не было. Тяжесть сильнее придавила на сердце, стало ещё душнее и обиднее – столько унижений пережила напрасно. Трусиха. Недостойная: мои родители никогда не отступали, если требовалось спасти пациента, а я отказываюсь спасать целый мир.

Вспомнила раскалывающееся небо. Ощущение неестественности и безысходности, дикой неправильности от того, что бескрайнее пространство над нами, созданное иллюзией отражения солнечных лучей от озонового слоя планеты, ведёт себя, точно нарисованный купол, изранено, истекает разноцветной субстанцией.

Вдруг мне это просто приснилось? Полночный бред, не стоящий всех этих усилий…

Вспомнила, как разрушалась моя плоть, обнажая кости. Руки обратились в прах за какие-то мгновения.

Бред, просто бред.

Да и стоит ли спасать такой несправедливый, удушающий мир? Почему имперка взъелась на меня? Кого мне здесь защищать, ради кого бороться, кроме своей никчёмной жизни и старика Тримаса, вся семья которого погибла во время беспорядков, как и моя?

Проще было вернуться, спрятаться и надеяться на лучшее.

– Поворачивай, – глухо приказала я. – В Академию.

Сразу стало легче. Страшно, но намного легче.

Опять Тримас медлил с реакцией. Кучер уже справился с лошадьми и развернул карету для выезда на тракт, ведущий в сторону моего дома.

Скрипнуло сидение, Тримас опять выглянул в окно и громко велел:

– Разворачивайся, едем в Академию.

К лицу прилила кровь: что обо мне подумают?

И снова кучер стал отдавать команды, завернул, выруливая на площадку возле поста.

– Тпр-ру! – громко возвестил он, и карета резко остановилась.

Неужели нас собрались повторно обыскать? Если меня отдадут на растерзание этой… этой… женщине, я возненавижу всех имперцев.

В дверь кареты стукнули, и Тримас приоткрыл её. Створку распахнули полностью. Имперец с серебряным кантом на накидке заглянул в карету. Я неохотно убрала руки от лица, от которого снова отхлынула кровь, скапливаясь тяжестью в груди. Мужчина рассматривал меня.

Я начинала ненавидеть имперцев. Прежде не понимала, зачем с ними бороться, если их правление не приносило бед, не оставляло нас без средств к существованию, не упразднило культурных особенностей, и в правах мы были практически равны коренным жителям империи. В конце концов, когда-то империя собралась из разных царств, аристократия которых при объединении переходила в имперскую с таким же понижением, как мы, так что со временем мы бы тоже стали полноправной частью империи. Я не видела причин бороться, поднимать против них оружие и как-то шевелиться.