Катя перевела взгляд на Полину, потом на Михаила. Кажется, никто из них не видел в поведении младшей дочки ничего особенного, все занимались своими делами. Переговаривались, шутили и обсуждали новогодний стол и тайные места, где можно раздобыть консервированную горбушу для салата, мужчины постоянно возвращались к политике, а Катя шила, слушала и ждала Лёхача. В большой семье Антоновых она ощущала себя неловко и неудобно. Вроде бы вели себя вежливо, дружелюбно, но как-то настороженно и немного зажато. Будто что-то недоговаривали и нарочно просеивали шутки, как бывает, когда в доме посторонний человек. При этом чужак Черных явно вписывался в предновогоднюю мирную идиллию и ощущался её частью, а не пришлым гостем.

Филипп закончил бить игрушки, продемонстрировал блестящую россыпь. Полина кивнула.

– Достаточно, мельче не надо, Лёш, клейстер развёл?

– Даже намазал первую корону.

– Так чего ждёте? Посыпайте. Нужно ещё девять таких сделать.

Пока они украшали картонные заготовки, Настя доела макароны и отнесла тарелку. Вернулась снова к Филиппу и, обхватив руками за шею, повисла за его спиной, как рюкзак. Он не попытался её отогнать и не ругал за назойливость, мастерил короны, стараясь не задеть и не уронить. Настя болтала ногами, смеялась ему на ухо и с детской непосредственность выражала откровенную симпатию.

Катя заёрзала. Ей было и завидно, и неловко. Мелкая Настя не отлипала от Филиппа и не стеснялась этого. Антоновы, видимо, привыкли к её поведению настолько, что не видели в этом ничего предосудительного или необычного.

Швейная машинка перестала стрекотать, Полина вскинула юбку, и ткань тут же надулась парусом.

– Насть, иди мерить.

Все замерли в восхищённом ожидании, будто боялись, что наряд где-то не сойдётся или повиснет мешком. Белая юбка топорщилась расклешённым подолом и красиво облегала талию.

– Подъюбник накрахмалим, встанет колом.

Михаил оглядел дочку.

– Ну прям снежинище антарктическое! А ну-ка покрутись.

Настя послушно покрутилась.

Филип поднял сверкающую корону.

– Надевай.

– А дождик? – всполошилась Полина и кинулась искать в ворохе белой ткани серебристые ленточки.

Настя застыла напротив Филиппа. Пока он аккуратно надевал на её голову блестящую корону, не дышала и не двигалась, зачарованно смотрела прямо на него, будто он посвящал её в рыцари или надевал на палец кольцо. Когда он опустил руки, она медленно вышла на центр зала, боясь уронить некрепкий, пропахший клеем головной убор.

Дед Витя хмыкнул.

– Зачем вообще снежинкам короны?

– Красиво же, – восхищённо выдохнула Полина.

– Ага. Тебе геморрой. Их же десять штук нужно сделать.

– Осталось два костюма. Короны мальчишки почти сделали. – Она развернулась к Филиппу: – Кстати, тебе уже домой пора. Мама будет волноваться.

– А дождик?

– Катя пришьёт.

Катя кивнула. Пришьёт, куда она денется. Не так она себе представляла сегодняшний вечер. Лёхач исчез вместе с котёнком, а она засела тут в зале с иголками. Да у мелкой коронованной Настьки больше шансов заполучить жениха, чем у неё!

На следующий день танец снежинок произвёл фурор. Короны блестели, как драгоценные, а юбки топорщились параллельно полу. Катя хлопала в ладоши осторожно и негромко. Исколола накануне пальцы. Ну, хоть не зря старалась. На утренник пришёл Лёхач, он и привёз свежеиспечённые костюмы снежинок. Пока водили хоровод вокруг ёлки и фотографировались с дедом Морозом, Алексей заласкал Катю в подсобке среди пыльных декораций для Масленицы, в компании огромной заячьей головы из папье-маше.

И день можно было бы считать удачным, если бы в конце праздника Настю не увезли на скорой. Подобранный котёнок наградил её поносом и рвотой. В итоге Настя пролежала под капельницами все новогодние праздники. Катя чувствовала свою вину и ходила её навещать. Нужно было отобрать этого котёнка. Поплакала бы и успокоилась. В конце концов, Настя ребёнок, должна слушаться взрослых.