– И что я скажу?

– Так и скажи, что я не разрешил.

Лёша обычно не спорил, но тут взорвался:

– Пап! Я мечтал о ней! И для Черны́х недорого, могут себе позволить.

– Ах вот как ты заговорил! Мы не можем. Верни!

Лёша схватил «Электронику» и выбежал на улицу. Пересёк улицу и вбежал в яблоневый сад, окружающий Большой дом. Он знал, что никто не будет его искать и не станет наказывать ремнём, он уже вырос из того возраста, когда кнут действеннее пряника. А ещё он понимал, что подарок придётся вернуть. Это и сердило больше всего.

Лёша сначала шёл быстро, но потом замедлился. Злость отступала, освобождая место поиску способов обойти родительский запрет: будет хранить игру у Фила или у дяди Лёхача в комнате. Тот не сдаст, сам же будет играть. Вообще, дядя обожал делать всё наоборот и не оправдывать ожидания. Пойти наперекор, пусть и тайно, он будет рад.

Антоновка и орлинка уже плодоносили, в воздухе стоял густой, землисто-сладкий аромат. Лёша сорвал ближайшее яблоко и хрустко откусил почти половину. Сумерки спутали деревья, поползли по траве фиолетовым сырым туманом.

Там, где начинался Живой сад, пахло всё так же сладко, но на ветках не было яблок. Каждую весну деревья покрывались нежными белыми цветками, усыпали мягким снегом траву и синие васильки, но плодоносили очень редко. Яблони отличались друг от друга даже в темноте, имели не только характер, но и души. Лёша никому об этом не говорил, но иногда ему казалось, что в складках коры угадываются лица умерших родственников.

Он замер перед маленькой яблонькой. Деревцу было почти пятьдесят лет, но оно выглядело как подросший саженец и никогда не плодоносило. Яблонька принадлежала сестре бабушки Васи, умершей ещё в младенчестве. Её звали Олей, именно в честь неё назвали Ольку-куклу.

Чуть в стороне росли две яблони, переплетённые стволами, словно лианы: тёмный ствол вокруг светлого, а ветви спутались так плотно, что превратились в одну общую крону – деревья посадили спустя полгода после гибели бабушки Жени и дедушки Андрея. Родителей мамы Лёшка помнил смутно. Они погибли в пожаре, когда ему было всего шесть лет. Участок с обгоревшим остовом дома продали. Там давно уже жили другие люди.

Ближе к забору росло скрюченное невысокое деревце, посаженное всего пять лет назад, но уже на вид старое. Его посадили после смерти старшей сестры бабушки Васи – бабы Шуры. Её Лёша хорошо помнил, как и её похороны. Как ни странно, никто не плакал, в их семье появление новой яблони не считалось поводом для слёз.

В августе невозможно было поймать воспоминание, но Лёша всё равно по привычке приостановился и прислушался. В девять лет он сам научился вдыхать прошлое, без посторонней помощи. Хотя до этого приставал к дедушке Вите с просьбой объяснить, чем отличается яблоневое воспоминание от обычного, и как его вообще поймать.

Это случилось в конце апреля, яблони только начинали цвести. Лёша усиленно вдыхал через нос и, широко открывая рот, заглатывал свежесть утра. Вместе со скрипящим ледяным ароматом он вдохнул воспоминание бабы Шуры, но о том, кому оно принадлежит, узнал позже. А тогда просто затаился, впервые соприкоснувшись с чудом и одновременно легендой, в которую почти не верил и сам же называл её наследственной антоновской шизофренией.

В сверкающей дымке он увидел дедушку Витю молодым и задорным. Тот играл на губной гармошке, притоптывая в такт ногой, рядом танцевали немодно одетые парочки, слышался смех и весёлые голоса.

Самым удивительным было ощущение чужих эмоций. Лёшу охватило разудалое счастье, ликование и пузырящаяся влюблённость. Воспоминание побледнело и выветрилось, словно хмель, длилось несколько секунд, походя на кадры из старой доброй сказке, конец которой утонул во сне, и воображение достроило свой финал.