Лёша скучал, то и дело вспоминал оставленную «Электронику» и порывался сбежать, Филипп смотрел представление глазами Насти. Смеялся, когда ей было смешно, если она подскакивала от радости, приглядывался к выступающим внимательнее. Заметив ёрзанья Лёши, он удивился:

– Неинтересно?

– Не знаю. Наверное, я уже вырос из цирка. – И тут же спохватился: – Но ты маме не говори. Настьке вон нравится. – Лёша застыл, пришибленный собственными словами. А ведь и правда, он любил цирк, именно поэтому Светлана Леопольдовна подарила ему билеты. Обожал! Даже мечтал стать великим клоуном, как Никулин. А сейчас чувствовал, скорее, раздражение и скуку. Это так, что ли, детство уходит? Как там дядя Лёхач говорил, «шутки бати станут несмешными, взрослые будут во всём неправы, а клоуны покажутся грустными».

Филипп не заметил его задумчивости, по-настоящему увлёкся представлением.

– Уже заканчивается. Сейчас пойдём.

Объявили акробатов, прожектор высветил купол шатра и снова метнулся на арену. В центре стояла хрупкая тонкая девочка в золотистом купальнике. Лёша сощурился.

– На Ксюху похожа.

– Кого?

– Ксюху Лобазникову. Была со мной в группе в детском саду и в первом классе. Козюли ела.

– Я же к вам во втором классе пришёл.

– Точно.

Во втором классе они и подружились. Началось всё с взрослого рукопожатия. А позже оказалось, что они оба ненавидят какао и влюблены в губастую рыбу из мультфильма «В синем море в белой пене». Фил как-то незаметно влился в семью Антоновых, большую часть времени проводил с Лёшей. Они сидели за одной партой, занимались в секции рукопашного боя и вместе делали домашние задания. Их родители вежливо общались, передавали друг другу приветы, но не дружили. Обитали на разных орбитах и держали условно-сословную дистанцию.

Конферансье объявил гимнастку, которой предстояло выступать на обруче в паре с другим гимнастом, Лёша даже подпрыгнул.

– Прикинь. Точно Ксюха. Она гимнастикой занималась с спортшколе, потом уехала с родителями, вроде в Краснодар. Я ещё, дурак, ревел, это ж моя первая сопливая любовь была. Бегал к её бабушке, она живёт за аркой. У неё перед домом белая шелковица растёт, крупная такая, сладкая. Мы обносили там деревья.

Филипп не ответил. Он обнимал Настю, отмахиваясь от её пышного банта, но смотрел только на юную акробатку.

– Филя? Эу!

И снова молчание. Лёша хмыкнул и даже присвистнул. Он впервые видел друга таким очарованным. Влюбился, что ли? Настя закапризничала и вывела Филиппа из ступора. Он вздрогнул и нахмурился.

– Красивая.

– Подросла с тех пор. Я и не знал, что она в цирке выступает. – Лёша толкнул друга плечом, заставляя пошевелиться. – О-о-о. Ты сейчас как Вероничка-спичка, когда та на своего Белоусова молится.

– Да ну тебя. Просто реально красиво. – И тут же перевёл тему: – Ты там не передумал в аул идти?

– Нет. Завтра пойдём. Настька с мамой будет, папа на работе. Нужно всё втихаря провернуть. Маме нельзя волноваться.

– Может, тогда не надо драться?

– Драться надо. Волноваться нельзя.

Лёша боялся, что его будут ругать из-за предстоящей драки, хотя он взял с Веронички обещание молчать, Настя всё знала и болтала без умолку, но понимал её только Филипп и то, скорее, по интонациям. Но сдала не Настя, и ругали за другое. Папа нашёл «Электронику» и неожиданно рассердился.

– Где ты это взял?

– Подарок.

– Не ври мне, Алексей. Где взял?

Лёша нахмурился, поймал растерянный взгляд мамы.

– Филя подарил.

Родители переглянулись.

– Это дорогой подарок. Верни его.

– Пап! Ну ты что?!

– Верни. – Он всучил в руки Лёши не распакованную игру. – Верни.