Лёша соорудил себе бутерброд, сестре налил жидкую манную кашу и компот. Смотрел в окно, не забывая поглядывать на сестру. На дорожке, ведущей к дому, показался чёрный длинный силуэт, Лёша хмыкнул: Фил питал странную слабость к тёмным футболкам и водолазкам. В Новый год он пришёл к ним в чёрном с головы до пят. Бабушка Вася назвала его тогда Французом и с тех пор исключительно так и величала. Лёша понятия не имел, как выглядят французы, почему-то представлял их в тельняшках и беретах, с алым шейным платком, но бабушка считала по-другому. Темноволосый, бледный Филипп, любитель мрачных оттенков, по её мнению, напоминал лягушатника. Постепенно прозвище пристало, но как-то странно, фрагментарно. Французом Филиппа называла только женская часть Антоновых. Он не спорил, видимо, нравилось это прозвище.

Входные двери никогда не запирались, но Филипп всегда стучал и, только получив разрешение, входил.

Настя увидела его первой, дёрнулась и пролила компот. Лёша потянулся за тряпкой у раковины. Небрежно вытер алую кляксу и налил новую порцию.

– Чай будешь? Бутер?

Филипп поставил на табуретку пакет и сел напротив Насти.

– Нет. Я уже позавтракал. Мама передала брюки подшить и пуговицы для пиджака, – он взлохматил чёлку Насте, – а сверху мой подарок. Тебе.

Лёша раскрыл пакет, вынул плоскую коробочку. На мгновение его лицо озарилось радостью и тут же потухло.

– Блин, дорогой подарок. Не могу взять. – Он с сожалением положил «Электронику-18» на стол и отпихнул подальше.

– Бери. У меня две. Что мне с ними делать? Тем более одинаковые. Папа привёз.

Лёша заколебался.

– Давай не подарок, я так, поиграть?

– Ну, бери поиграть.

Филипп привычно взял из миски на подоконнике жёлтую антоновку. Вымыл и начал чистить. Настя заворожённо следила за кудрявой стружкой. Когда та выросла до двух завитков, выхватила именно её, а не голобокое яблоко. Филипп отобрал шкурку и отложил в сторону нож.

– Когда в цирк пойдём?

Лёша отвлёкся от разглядывания игры.

– А?

– В цирк когда пойдём? Они завтра-послезавтра шатёр снимают.

– Сегодня я нянька. – Он кивнул в сторону Насти, та обхватила двумя руками яблоко и грызла, размазывая сок по лицу. – А завтра пойдём в аул.

– Давай Настёнку с собой возьмём.

– Завтра? – удивился Лёша.

– Сегодня. На драку ей точно не стоит смотреть, и опасно.

«Электроника» призывно сверкнула блестящим новеньким экраном. Лёша покосился на неё и оттолкнулся от подоконника. Сейчас ему гораздо больше хотелось испробовать новую игру, но он боялся выглядеть слишком уж обрадованным и несдержанным.

– Пойдём. А билеты как же? У нас всего два.

– Так она маленькая. Посажу себе на колени.

Лёша не горел желанием переться в город, но гастролирующий цирк, к сожалению, покидал Славянск вместе с уходящим летом. Билеты пропадут, и как ему потом в глаза смотреть Светлане Леопольдовне?

Вокруг полосатого шатра бродили взбудораженные люди и суетливые воробьи. У входа стоял автомат с газированной водой. Лёша пнул его для профилактики, но тот даже не заворчал. Он работал только первые дни, стаканы разбили, кнопки расцарапали, и сейчас он живописно ржавел. Филипп купил Насте сладкую вату и воздушный шарик. Пока двигалась очередь, она вертелась, норовила выдернуть руку и убежать к клеткам с белыми голубями. За деньги можно было их подержать в руках и даже сфотографироваться. Воняло скотным двором и влажной шерстью. От цирка веяло не праздником, а ожиданием. Артисты готовились сорваться в новый город, последние представления давали торопливо и без азарта.

Внутри шатра воздух не шевелился, пространство до самого купола заполнила душная подвижная темнота. Зрители расселись по скамейкам, но в ожидании не замерли, а переговаривались и разглядывали потрёпанный цирк, названный лучшим ленинградским, видимо, сгоряча. Рядом с Филиппом пустовало два места, но он всё равно посадил непоседливую Настю к себе на колени и намотал на руку нить от шарика. Все представление Настя взвизгивала и громко хохотала. Клоуна испугалась до икоты, дрессированного медведя чуть меньше. Шарик лопнул после антракта, Настя не расплакалась, но и не отдала то, что от него осталась, зажала в ладошке голубую тряпочку и не отпускала до конца выступления.