– Может, мне не стоит?..

– Стоит! Это может быть единичный случай, я назначил ему противосудорожные, если приступ повторится. Но с ним все хорошо, – чуть потрясывает меня за плечи, – слышишь? Это не твоя вина. Я тебе даже рекомендую еще к нему приходить и разговаривать, раз он на тебя реагирует. Будем пробуждать его вместе.

– Правда? – поднимаю голову и гляжу ему в глаза, чтобы найти там попытку меня утешить ложью.

– Только не сегодня, на сегодня хватит с него. Давай я провожу тебя в твою палату, тебе тоже нужно полежать. Тебе такой стресс вреден.

– Что-то не получается без стресса, – бормочу, когда поднимает с дивана и ведет к лифтам.

– Думай о позитивном, о своем будущем малыше, – говорит он в лифте, а моя рука сама ложится на живот, – и с Ильей о нем поговори в следующий раз, это очень хорошие эмоции. Обсуди, как назовете, куда поставите кроватку, все эти радостные мелочи.

Горин говорит, будто сам представляет, но я понимаю, что он не в курсе наших с Ильей отношений, Руслан ему не рассказывал про измену и, что я бросила Воронова перед тем, как он надел на мой палец кольцо.

Пусть так и будет. Сама еще не до конца понимаю, что мне с этим делать. Но у малыша все-таки должен быть папа. Он то ни в чем не виноват.

Глеб отводит меня в палату и дает какие-то успокоительные таблетки, опять мне ставят капельницу от тонуса, и я уплываю в ватную полудрему. Только к вечеру просыпаюсь и звоню Руслану, чтобы во всем сознаться.

– Ты молодец, – говорит мне брат, после рассказа о том, как я ходила к Воронову. Он меня удивляет, – хоть я и злюсь на него, но ты осталась человеком, несмотря ни на что. Горжусь тобой, мелкая.

– Очень смешно.

– Ходи к нему, если тебе это так нужно, пусть очнется нормальным. Потому что тогда я с чистой совестью смогу набить ему лицо, – добавляет суровым голосом, – бить инвалидов мне совесть не позволяет. А так все будет справедливо.

– Умеешь ты вдохновить, Рус, – вздыхаю, но успокаиваюсь. Одним переживанием меньше.

Да, маленький? Глажу живот рукой, что в слинге. Из-за этого пыточного устройства моя ладонь всегда так близко к нему.

– Давай, сестренка, дальше без самодеятельности, мы с Таней ждем, когда ты выпишешься, ей не терпится с тобой познакомиться. Хочет закатить пир горой! Так что нагуливай свой беремчатый аппетит, наготовлю вам ваших странных вкусняшек. Пломбир с селедкой, стейк с варением, клубнику с креветками. Все, что ваши душеньки пожелают.

– Хорошо, – смеюсь, – спасибо, братик. Люблю тебя, засранца.

Прощаемся на позитивной ноте и ночью мне спать намного легче, события дня слегка стираются и уже не кажутся такими ужасными. Я включаю осторожный оптимизм, Илья ведь и правда реагировал на мой голос.

Значит, я могу его разбудить! Просто не буду заводить такие острые темы в разговорах.

Поэтому утром следующего дня я снова в реанимации, Глеб договаривается с местными врачами, что я могу приходить несколько раз в день минут по пятнадцать, разговаривать с Ильей, ухаживать за ним. Все это должно дать положительную динамику в его состоянии.

И я вижу эту динамику каждый раз.

В первый день я следую совету Глеба и рассказываю Илье про то, как обнаружила, что беременна, как проживала этот шок от ужаса к радости. Момент поздравления Ильи с отцовством в виде умывания горячим кофе я пропускаю. Пульс на мониторе ровный, спокойный, а вот зрачки под веками немного двигаются, будто видит сон.

Перед уходом с первого «сеанса» даю «спящему» Илье задание подумать над именем, а потом поделимся вариантами. Сама в итоге пару часов хихикаю, выискивая в интернете имена, которые Воронов точно «оценит».