Подруга развела бурную деятельность. Растопила печь, принесла воды, принялась что-то готовить. Молча… Словно понимала, что я мало что сейчас могу сказать. Слёзы душили. Страх змеёй сжал сердце и не хотел отпускать. Даже дышать тяжело.

— Давай Тёмку помою, — Авелина забрала полусонного малыша и развернула пелёнки. — Эх, мать, ещё бы час, и потом мучилась бы с болячками. Смотри, вся попа красная. Ничего, сейчас травки заварю, ромашка быстро исправит. А ты оденься и иди за стол, хватит сидеть и рыдать. Ничего такого не произошло.

— Ты издеваешься? — тихо спросила, с недоумением глядя на женщину. — Двое человек погибли. Сгорели заживо!

— И жалеешь ты их сильно, да? — хмыкнула Авелина. — Себя и ребёнка ведь не жалко. То, что дом хотели сжечь, неважно тебе? А ты знала, что дверь бревном подпёрли, чтобы ты выйти не смогла? Себя спасти да сына? Жалеешь, добрая… А тебя не пожалели бы. Ничего, сейчас в себя придёшь, к старосте пойдём. Пусть Михей разбирается, что у него за безобразие творится.

— Не пойду, — угрюмо мотнула головой. — Авеса меня убьёт. Да и не поможет он, не хочет ввязываться.

— Ой, дурная, — вздохнула Авелина, ставя передо мной чашку с отваром и бутерброды. — Хочет или нет, дело десятое. Он староста, отвечает за всех, кто живёт в его деревне. А тут, смотри-ка, казнь решили провести. Нет, идём. А ты в следующий раз золотом поменьше перед людьми тряси! Ты что думала, просто ведьму убить хотят? Дом бы спалили, а потом в саже ковырялись, пытаясь найти золото. Я тебе сразу сказала, чтобы ко мне за едой приходила. А ты? Амелька, я дольше тебя живу. И в этом мире, и в принципе. Я знаю людей, знаю, на что способны. На какую подлость и жестокость. А ты не слушаешь, считаешь себя правой, самостоятельной. Не защити ты дом, погибла бы, не проснувшись!

— Что теперь будет? — тихо спросила я, стыдливо опуская взгляд.

— Следователя вызывать надо, — подумав. решила Авелина. — Пусть расследует, как всё было. А то эти додумаются инквизитора вызвать.

— Инквизитор меня убьёт? — тихо спросила я.

— Нет, но инквизитор в нашей деревне не нужен, — нахмурилась женщина. — Если ты забыла, я всё ещё скрываюсь.

Как же страшно было просто выйти из дома. Показаться на глаза людям. И вроде ничего такого не сделала, всего лишь защищалась, а всё равно от земли глаз не смею поднимать.
А люди, ведомые любопытством, выглядывают из домов, до калиток своих доходят, но на дорогу ни шагу.
Боятся…
Боятся вспыхнуть, как спички, не зная, что не хочу я этого, не причиню вреда просто так.
Смотрят с интересом и страхом, как на зверя дикого, опасного. Его бы убить. да не получается, сильнее он.

— Не обращай внимания, — фыркнула Авелина. — И голову не опускай. Не виновата ты.

Она шла с гордо поднятой головой. Плевать ей и на слухи, и на страх. За козни быстро покарает, а остальное Авелину не волнует.
— Мне страшно, — призналась я, когда мы подошли к дому старосты. — Страшно, что меня во всём обвинят.

— Обвинят, — кивнула Авелина. — Люди никогда не признаются, что не правы. Но Михей обязан быть беспристрастным. Он староста, а не судья. Вызовет следователя и будет ждать. Ох же!
Авелина тяжело вздохнула и прикрыла глаза, явно желая выругаться.

— Что? — испуганно прошептала я.

— Да бедовая ты у нас! Нельзя следователя, — ведьма нахмурилась и закусила губу. — А инквизитора — мне опасно. Встречаться с ним мне точно нельзя, а ты… Сможешь ли ты объяснить…

— Да объясни ты нормально! — разозлилась я, ещё сильнее тревожась из-за её недомолвок.

— Следователь подчиняется местной власти, а инквизитор высшей. Понимаешь, о чём я? — Авелина смотрела на меня внимательно, хмуро.