Но ведь я ужасно страдаю, мучительно, нестерпимо.
Когда Фанни [Ф. К. Татаринова] сказала сегодня – «у Вас премилое лицо, но [корпус никуда. – вымарано] вам надо изменить свою отвратительную [фрагмент листа вырван] – все поехало у [дефект текста]», кровь прилила к [дефект текста] захотелось крикнуть громко, так, чтобы все содрогнулись от этого крика, отозвались бы на него351.
Какие гадкие нечуткие люди.
Добила-таки меня.
Я ревела, как безумная.
27 [сентября 1907 г.]
1 час ночи. После репетиции 11 и 12 картин.
Вас. видала мельком перед началом 11 картины. Гов[орит] – болен совсем: кашель, насморк, хотя вид свежий, лучше, чем всегда.
Грустно мне.
Плакать хочется…
28 [сентября 1907 г.]
Вероятно, долго не увижу Вас.
Все время он не занят в театре, а так приходить вряд ли будет, [раз. – вымарано] если болен.
Грустно, грустно…
А небо ясное, воздух светлый, теплый…
Уехать, уехать…
Сейчас немного поболтали с Вас.
Как противно, что все знают, все смотрят, подглядывают…
Все время надо быть начеку…
Это ужасно…
Когда мы ходим или сидим в буфете с Вас. и если подходит кто-нибудь из актеров, я готова провалиться сквозь землю, и всегда виновато улыбаюсь, и вид глупый…
Ужасно…
Эти свиданья и разговоры в театре мучительны…
И ему, наверное, неприятно.
Надо выдумать как-то иначе.
29 [сентября 1907 г.]. Суббота
Сумерки…
[«Я люблю сумерки…» – зачеркнуто.]
«Час старых воспоминаний, сказок».
В эти минуты хорошо думается… хорошо грезится…
Были с Ракитиным на «Прекрасной Елене»352.
Удовольствия получила мало, хотя все-таки не жалко вечера – сидеть дома или в театре было бы, наверно, томительнее. Скучно в театре последнее время, такая тоска – сил прямо нет.
30 сентября [1907 г.]
4 часа.
Сегодня вечером генеральная 4 акта.
Думаю, Вас. придет. Пойду.
2 октября [1907 г.]. Вторник
Ужасно, ужасно, ужасно…
Едва сдерживаюсь от слез.
Адашев – будь бы кто другой…
Когда дверь захлопнулась и я очутилась одна на лестнице, разом словно рухнуло что-то внутри…
Такая была боль…
Я шла домой тупая…
Как я мечтала об этом дне, как страстно ждала его…
И вот я с ним, одна, у него…
И что же… Сразу, как вошла, так почувствовала – не то, не то…
Чинно уселись на разных концах стола, осторожно стали говорить, из боязни, что каждую минуту может показаться горничная…
Все время трепет, волненье, страх…
Да, [далеко. – зачеркнуто] не то, что в Петербурге…
Украдкой прижмется ко мне, поцелует, а я стою тихо, боюсь даже ответить на ласку.
Мука…
Нет, больше никогда, ни ногой туда…
Лучше не надо совсем.
3 октября [1907 г.]
Сегодня генеральная353 наших картин. Пошла было в театр, но потом вернулась. Совсем больная…
И Вас. болен… Тоскливо.
Завтра день придется высидеть.
Если бы я могла пойти к нему, сидеть с ним, ухаживать за ним…
Ведь он совсем один теперь…
Милый, милый мой.
Сейчас мне ясно представилось, что когда вернется Нина Николаевна [Литовцева] – он будет любить ее…
Он тоскует без нее…
Может быть, этой временной разлукой она рассчитывает вернуть его к себе.
Господи, мне страшно!
Первый раз за все время я чувствую ревность, мучительную ревность к ней…
Жена… Ведь она его жена.
Я с ума сойду…
4 октября [1907 г.]
Как страшно нелепо построена жизнь… Столько противных, никому не нужных условностей… Как естественно и понятно, что я должна быть с ним – раз мы любим друг друга – что мы должны быть вместе.
Господи, а я… не могу даже прийти к нему – на минутку…
Почему? Есть ли в этом хоть чуточку смысла?!
Ужасно!
Отправила Вас. письмо. Буду ждать ответа. Сегодня – генеральная 4‐х актов – «Келья» выпускается, боюсь, не всерьез ли заболел Вас.