Но оказалось, что умницей я быть не захотела.
Господи, я так нежно, так доверчиво люблю его!
[Строка вымарана.]
Он мне сказал тогда: «Аличка, ну куда же [я] для Вас: вы – вся жизнь, вся – порыв, вся – трепет… Вы – сама молодость… – А я – дряблый, старый. И потом – есть две категории людей – „уютные“ и „безумные“. Так вот, я – „уютный“, а вы – „безумная“…»
«А разве невозможно слиянье уютного с безумным?»
«Не знаю, вряд ли… Ну, [хуже] я для Вас…
Аличка, с таким темпераментом… ну, куда я с Вами?!»347
Милый, а быть может, будь у него столько же темперамента, силы и молодости, сколько во мне, я не любила бы его так сильно.
23 сентября [1907 г.]. Воскресенье
5 часов.
Сегодня у Адашева – концерт348. Будут читать все наши. Вас. будет. Хочется пойти, но вряд ли удастся, билетов, кажется, уже нет.
Милый мой!
Вчера, кажется, у него приводили в порядок квартиру – оклеивали, обивали диван. Скоро можно уже приходить к нему (под видом Адашевской ученицы). Страшно только очень. В этом же доме живут Званцев и Вишневский. Можно легко нарваться.
«Будем сидеть, говорить, пить чай… и так, чтобы я не смел до вас дотронуться…»
Господи, Господи, ну есть ли другой такой человек на всем земном шаре!..
Он мне сам говорит, что глушит себя, боится, хочет быть осторожным.
Тогда он мне сказал: «Даже если бы мое чувство к вам разрослось до такой степени, что я не в силах был бы жить так, как я живу, захотел бросить все, начать новую жизнь, – я сумел бы сказать себе „нельзя“, потому что у меня есть долг.
Вот почему я стараюсь заглушать в себе мое чувство к вам, ослаблять его»349.
Милый, родной, необыкновенный.
ночи.
К Адашеву не попала. Досадно ужасно.
Увижу ли его хоть завтра…
Боже мой, Боже мой – ведь я всегда, всегда думаю о нем…
Он очень некрасивый последнее время, лицо испитое350, желтое…
[Иногда. – зачеркнуто] Господи, так хочется порой броситься к нему, обнять его крепко, целовать без конца [это родное лицо. – зачеркнуто] эту родную голову…
Бывают минуты, когда я едва владею собой – все начинает кружиться перед глазами, подкашиваются ноги, трудно становится говорить…
[За все время. – зачеркнуто.]
24 сентября [1907 г.]
7 часов.
Сегодня видала его одну минутку – успела только спросить про концерт. Сейчас мечусь вся…
Так хочется к нему…
Не спросила его, будет ли он сегодня вечером в театре; все-таки позднее сбегаю на минутку. Не могу… Так страшно хочется увидать это дорогое лицо…
Последнее время я много думаю о себе как об актрисе…
Мысли мрачные…
Я робею так, что ноги на сцене двигаются с трудом…
Это – мучительно.
Оттого я неизящна, неловка…
Я не буду большой актрисой…
Это ужасно!
25 сентября [1907 г.]. Вторник
Вчера опять долго гуляли с Вас. Вечер теплый, небо звездное, темное… Там и сям листья кружатся желтые… Грустно и тихо в воздухе…
Осень…
Идем рука об руку, крепко и бодро…
Народу ни души…
Шаги раздаются отчетливо, громко…
Порой разговор обрывается на полуслове, [и мы. – вымарано] идем, крепко прижавшись друг к другу, молчим…
Молчанье выразительнее и сильнее слова…
В эти минуты я чувствую себя большой…
Небо темное опрокинулось мягко, любовно, ветерок – [такой. – вымарано] тихий.
Буду заниматься с ним – [дефект текста].
Сам предложил вчера…
Господи, Господи, в сущности, я необыкновенно счастлива.
10 часов.
Хотел позвонить по телефону сегодня и не звонил…
Дождь идет, погода мрачная, скучная…
Гулять нельзя.
26 сентября [1907 г.]. Среда
11 часов ночи.
Тяжелый день сегодня.
Сейчас голова болит очень, на лоб давит что-то.
Господи, хоть бы захворать [надолго].
Прости меня, Царь Небесный…