Еще… дальше…
«Аличка, вы отдались бы мне без страха?..»
[Восемь строк вымарано.]
Неужели это прошло невозвратно?
Не повторится?
Я с ума сойду…
28 [августа 1907 г.]
6 часов вечера.
Сегодня чувствую себя бодрее.
Несколько комплиментов – довольно, чтобы привести меня в мало-мальски хорошее состоянье.
Вас. видала [сегодня. – вымарано] мельком, он «чувствует себя отвратительно, болит нос, еще где-то»…
Бедный…
Ходила по Петровке и Столешникову, [но. – вымарано] не встретила…
А так хотелось увидать его, хоть издали.
Теперь в театре нам очень трудно говорить: то его отзывают, то он сам отскакивает от меня бомбой – когда подходит какая-нибудь Тихомирова334 или кто-нибудь в этом роде, потому что сплетен, разговоров – не оберешься.
Николай Григорьевич [Александров] сегодня уже несколько раз, конечно в шутку, намекал на Качалова, да и не он один, многие.
Эх, все равно…
Не это важно…
Только бы любил, только бы любил, мой родной, мой милый…
29 [августа 1907 г.]. Четверг
(28 августа вечером. Прием – с Владимиром Ивановичем [Немировичем-Данченко].)
Вчера, наконец, первый раз за все время в Москве, почувствовала в нем какую-то прежнюю теплоту, что-то бесконечно хорошее, ласковое…
Сидели вечером с Братушкой [С. С. Кировым], смотрели репетицию. Вас. вошел. Сначала не заметил нас, потом увидал, подсел, и так хорошо сидели втроем, так просто-просто болтали.
Я чувствовала себя прежней Алей, чувствовала себя хорошенькой и интересной, нервно болтала, смеялась, а он смотрел так ласково, с тем прежним любованьем, о котором он говорил как-то в Петербурге.
Все сильнее и сильнее я привязываюсь к нему…
Что будет?
Или вся жизнь разобьется, или я буду великой.
Первое вернее, проще как-то…
Сейчас из театра: были танцы…
Больше не пойду сегодня в театр.
Завтра – ничего нет – передышка.
Пронин обещал устроить на 335.
Хочется работать… Как следует, по-настоящему.
Быть большой актрисой…
Я должна начертить себе эти три слова яркими буквами, чтобы всегда они были у меня перед глазами…
Я должна быть равной с ним!
А таланта одного недостаточно…
Пусть я талантлива так же, как он, – но я еще далеко не актриса…
Работать надо, работать!
1 сентября [1907 г.]. Суббота
6 часов.
Вот уже 2, 3 дня, как я чувствую себя по-праздничному весело, бодро, радостно.
Хочется сейчас много-много писать, рассказать все, что волнует, радует, томит – да надо идти в театр (на «Жизнь человека»336) – пора. Небо серое, дождь моросит – а на душе светло, солнечно…
Опять вера, надежды…
[Вера. – зачеркнуто.] Опять хочется закричать – «прекрасна жизнь!»
Я счастлива…
Надолго ли…
Быть может, сегодня же, придя из театра, я буду стонать от боли и мечтать о смерти – пусть, – зато сейчас хорошо!
Сейчас –
Это уже много: у меня в жизни были минуты, когда я могла сказать себе – я счастлива.
Все разлетелось, разбилось…
На душе – пусто, тупо…
С каким-то лихорадочным нетерпением жду встречи с Вас.
Так осрамиться при нем!
Какой ужас! Какой ужас!
Он понял, что стеснял меня еще больше, и ушел. Как я благодарна ему.
На Жданову он смотрел с любопытством, и Константин Сергеевич [Станиславский] при нем несколько раз сказал ей – «молодчина»337. И всем она понравилась, все кругом говорили [об этом. – зачеркнуто] о ней, и Вас. слышал…
Мне страшно, страшно…
Почва колеблется под ногами. Я должна ему казаться такой нескладной, глупенькой, жалкой…
Я с ума сойду.
2 [сентября 1907 г.]
3 часа.
Была утром в театре. Вас. – не видала.
Ночь [слово вымарано] почти не спала.