Зима вошла в полную силу. Почти каждый день шел снег, заметая маленький лесной домик и все постройки. С утра Аише спешила на улицу – разгрести дорожки, накормить кур и козу, подоить, вычистить навоз – дел было невпроворот. Дед в это время готовил нехитрый завтрак. Раненому пока давали отвары трав целебных, да козье молоко, но спустя неделю ситуация не изменилась, лучше ему не стало, так и не спадал жар, так и срывался с сухих потрескавшихся губ бессвязный шепот.

- Помрет он у нас, - мрачно констатировал Лукьян, глядя, как Киаран мечется на лавке и лопочет на своем певучем языке. – Как бы потом по следу не пришли, да не наказали нас с тобой. Лучше было б, оставь ты его в лесу.

- Как же! – ахнула Аише, прикрыв рот рукой.

В глазах моментально скопились слезы.

- Я буду сама за ним ухаживать, деда! – горячо воскликнула она. – Ты не думай, я смогу не спать! Буду сидеть с ним рядом, обтирать!

- Да тут хоть обтирай, хоть нет – все одно – лекарь ему нужен! А куда пойдешь – такой снегопад! Сгинешь в лесу. Да и не пройду я, стар стал, слаб. Летом-то другое дело, одно удовольствие идти, прохладно, птички поют. Ты молодая, обернулась бы быстро, за два дня, не будь снега. А так – пропадешь. Будь что будет, Ая, будь что будет. Есть у меня корень один, давно его выменял на заячью шкурку, травница говорила, он от белого горла помогает (дифтерия – прим.авт), а у нас эта болесть раньше частенько бывала, дети мерли от нее, как мухи. Я и взял себе немного. Вот думаю, давай попробуем дать ему, хужее точно не будет.

Старик открыл погреб, спустился туда, кряхтя и держась за поясницу, девушка шла следом, держа в руке зажжённую лучину. В самом дальнем углу, на полке гнездились мешочки с травами, склянки с настойками, всякие мази и притирки. Дед был запаслив. Живя в лесу и не такому научишься – тут сам себе и лекарь и охотник и повар.

Старые морщинистые пальцы с узловатыми суставами ловко перебирали целебное богатство, пока в самом дальнем углу не наткнулись на невзрачный серенький холщовый мешочек. С торжествующим видом повернувшись к девушке, дед Лукьян довольно хекнул.

- Ишь ты, думал, выкинул! – сказал он, сверкнув глазами.

Медленно поднявшись из погреба, трясущимися руками он настрогал бережно невзрачные светло-коричневые корешки, опустил в котелок с кипящей водой, побултыхал ложкой, потом добавил кусочек сахара, отколов его от большой головы, размешал, попробовал на язык и скривился.

- Гадость редкостная! – сообщил с радостным блеском в глазах наблюдавшей за ним девушке.

Та затаенно вздыхала, надеясь, что этот корешок поможет излечиться Киарану.

Когда отвар остыл, дед Лукьян еще раз перемешал его ложкой, взбалтывая, и подошел к затихшему мужчине. Грудь последнего вздымалась тяжело, дышал он со свистом сквозь приоткрытый рот, щеки ввалились, щетина покрывала их сплошным покровом, спускаясь на худую шею.

- Держи голову, - приказал замершей Аише дед.

Та послушно подошла и взялась обеими руками за виски Киарана, ощущая под пальцами жар и испарину.

- Ну давай, голубчик, будем лечиться! Авось, и от горячки поможет корень-то! – дед приблизился с ложкой к мужчине и влил в полуоткрытые губы отвар, помассировав ему горло, чтобы стимулировать глотание.

Процесс пошел – губы раненого сомкнулись, он сглотнул, потом еще и еще раз, пока кружка не опустела.

Отставив посудину, старик уселся рядом с Киараном и взял в руки его запястье, расположив пальцы там, где бился слабой жилкой пульс.

- Стихает! – сообщил некоторое время спустя он замершей в тревожном ожидании девушке. – Стихает!