В комнате уже ждет бежевое шерстяное платье в облипку, подвешенное на карниз. Это Милка мне его подарила на Новый год, чтобы я завоевала сердце Матвея. И я, как дура, проходила в нем весь январь перед сессией и даже поперлась в клуб. Почти поверила, что выгляжу в нем хорошо, ведь он сделал мне комплимент. Хотя оно ужасное. Гурская после его отчисления мне все высказала. И платье это не забыла упомянуть, показать, какая я в нем убогая.

Больше я это платье не надену, но Милка и тут меня сторожит. Закрыла за мной дверь и встала как гренадер. И ведь не выпустит, даже если я буду опаздывать, упрямая.

– Давай, давай. Не стесняйся. Я не смотрю, – она кивает на окно, в котором страшной тенью висит мое проклятие на этот день. – Это твое единственное платье. Поэтому пока придется носить его. Но ничего, мы затаримся.

– Что? – я хмурю брови. Даже не знаю, эти нарисованные двигаются или выглядят статичными. – Не надо ничем затариваться. У меня все есть.

– Ничего у тебя нет. Так что поедем шопиться.

– Не надо. Я все равно сбегу.

– Ладно, тогда я куплю на свой вкус. И больше не буду прикрывать твои прогулы спортивной ходьбы, – Милка хлопает дверью.

Черт! Знает, чем меня пронять. Я хватаю платье и выбегаю в коридор для демонстрации.

– Вот! Все! Надела! – поправляю задравшийся подол.

– И шопиться поедешь? – она выгибает тонкую бровь.

– И шопиться, – вздыхаю, как узник Азкабана14, без всякой радости, которую до капли из меня высосала дементор15 Милка.

Под платье приходится искать колготки. Я нахожу самые теплые, сто пятьдесят ден16, только они белого цвета. Но все остальные, черные, я покупала под джинсы, поэтому они тоньше. Приходится брать эти. Вкупе с уггами шерстяное платье почти телесного цвета и белые толстые колготки смотрятся убого. И еще этот макияж.

Я начинаю подозревать, что Милка жаждет моей скоропалительной кончины от стыда. Правда, не понимаю пока, что ей это даст.

– Прекрасно. Еще бы волосы в косу… – она прикладывает указательный палец к щеке и мечтательно качает головой.