Кровь. Мазки. Следы босых ступней. Всё ведёт к палате.

– Блядь… – выдохнул. – Надо обогнать.

Он свернул в коридор, нащупал поворот, нашёл пост.

Медсестра стояла у шкафа, перебирала бумажки, ещё не в курсе.

Валентин зашёл с лицом, как у того, кто видел автокатастрофу – не жертва, а свидетель.

– Там… – голос чуть дрожал, как надо. – Он. Снова.

Этот псих… с “Новым годом”… он… напал. На другого.

Я проснулся – он весь в крови, прыгает по палате.

Орал “с новым счастьем” и вмазал тому в голову чем-то… железным…

Он опустил глаза. Паузу сделал ровно на нужную секунду.

– Я попытался оттащить. Он бросил… убежал. Я в душ – кровь с себя смыть. Мне страшно стало.

Я ни при чём. Я просто… очнулся.

Медсестра смотрела, не перебивая. Профессионально. Лицо – стекло.

– Где он сейчас? – спросила.

– Я… не знаю. Он мог куда угодно. Но там всё в крови. Это… ад.

– Подождите здесь. – она взяла рацию.

– Санитары на третий. Срочно. Осмотр палаты 307. Возможное ЧП.

Валентин сел на лавку. Руки сжал в кулаки.

Не дрожали – держались.

Через пару минут пришли двое. Один со щитом. Другой – с лекарствами.

Не на него.

Уже не он – объект. Это теперь “тот другой”.

Он выдохнул.

И только тогда позволил себе – чуть-чуть – всхлипнуть. Не театрально. Просто по-человечески.

Чтобы еще чуть-чуть добавить доверия.

– Я же… просто хотел поспать.

Дверь палаты за поворотом открыли. Через несколько секунд донёсся крик санитара:

– Ебать твою мать!.. Зовите главного!

Валентин улыбнулся. Внутри.

Жить можно. Пока – жить.

Валентин сидел в комнате ожидания, которую здесь называли “переговорной”.

Кресло – жёсткое. Стены – с подтеками, но свежей краской. Свет – будто нормальный, но на грани мигнуть.

Час. Или два. Никто не говорил. Никто не приходил.

Окно под потолком. Решётка.

Тишина не была полной. За дверью где-то катили тележку. Иногда – переговаривались коротко, чужим, больничным языком.

– Третья.

– Сдача.

– Подпиши.

Валентин думал. Не о том, что произошло.

О том, что можно сказать.

Свалить на психа – сработало.

На один шаг.

Но потом появятся вопросы:

– Почему ты не позвал сразу?

– Почему пошёл в душ?

– Почему у тебя кровь на спине, если ты “не при делах”?

И тогда враньё станет петлёй.

Правда – тоже петля.

Но если говорить её не от себя…

Если рассказать, как будто про кого-то…

Как будто наблюдал, видел, запомнил, но не участвовал…

Это не ложь. Это – перекладка вектора.

Не “я”, а “он”.

Псих.

В дверь вошёл человек.

Не в белом халате. Не в форме. Просто – куртка, рубашка, тетрадь.

Сел. Положил блокнот.

Главврач. Или зам. Или просто тот, кто имеет право спрашивать.

– Валентин. Вы в порядке?

– Уже да.

– Я не спрашиваю, как вы себя чувствуете. Я спрашиваю – в порядке ли вы.

– А это не одно и то же?

Мужчина не улыбнулся. Просто открыл блокнот.

– Расскажите, что произошло. С самого начала. Подробно.

Валентин кивнул.

Помолчал.

Глянул в стену. Потом – на свои пальцы. Потом – в пустоту.

И сказал:

– Он… странный был с начала.

Этот, с “новым годом”. Я сначала думал – чокнутый. Потом – понял: он, сука, знает, когда тонко.

Он не совсем псих. Он как будто помнит то, что ещё не случилось.

У него был план. Не формальный – на уровне ощущения.

Я проснулся – он уже не спал.

Он стоял в углу, смотрел под койку.

Говорил сам с собой: “оно пришло. сегодня. в нас.”

А потом…

Он сделал паузу. Не драматичную – рабочую. Чтобы голова подогнала слова.

– Под койкой было… нечто. Я не знаю, как это назвать. Оно было живым. Двигалось. Кричало без голоса. Оно не человек…

А он радовался.

Он… смеялся. Прыгал.

Потом схватил поднос – и начал бить того, кто на соседней койке.