— Ну что, побеседуем и мы с тобой наедине? — спрашиваю я собаку и поднимаю ее на руки, чтобы погладить гладкую бело-рыжую шерсть.

Очаровательное создание с вечно удивленной мордашкой, но ответить мне, увы, не может.

Я оглядываюсь вокруг. Двор королевы блистателен, и мне нужно занять при нем достойное место. Именно этого отец от меня и ждет. Но какая у меня роль? Я чувствую себя просто девочкой в красивом наряде. Мне оказывают почести, но это почести не лично мне, а моему титулу. Титул не составит тебе компанию. Не посвятит стихи, не расскажет шутку.

Мне бы хотелось стать кем-то большим. Чтобы, когда я заходила в комнату, люди сначала видели Мэри, а уже потом герцогиню Ричмонд и Сомерсет. Точно так же, как в Анне Болейн видят сначала ее саму, а уже потом — жену короля.

Но пока меня вообще никто не видит. Я стою одна и думаю, что на сегодня с меня достаточно. Надо подойти к королеве, отдать ей Пуркуа и откланяться. Но мои намерения снова прерывает голос юноши в черной ливрее, будь он неладен:

— Граф Суррей и лорд Говард!

Брат пришел с отцом? Нет, отца бы объявили первым. Я поворачиваюсь к двери и вижу, что там действительно стоит Гарри, а рядом с ним — мужчина двадцати лет, с типичным говардовским носом и тонкой бородкой. Крепкий и темноволосый. Его ясное лицо светится весельем. Он выглядит как молодая копия моего отца, но посимпатичнее и гораздо выше.

Пуркуа у меня на руках заливается радостным тявканьем, приветствуя двух Говардов. Нас в последние годы стало очень много при дворе, ведь мы — родня королевы. Но этого Говарда я не видела с самых крестин принцессы Элизабет и уже успела соскучиться.

— Что ж, Пуркуа, придется нам с тобой тут немного задержаться, — обращаюсь я к королевской собаке, и она высовывает язык в знак одобрения.

3. Глава 3

Гринвич, январь 1534 года

Январь пахнет рождественскими пирогами — с гусями, голубями, куропатками и индейками, которые уже лет десять как стали традиционным блюдом на наших столах. Даже мой унылый Кеннингхолл преображался в январе и становился уютным местом, где хотелось шутить и играть в снежки, а темными вечерами слушать байки старой Нэн.

А при дворе январь — это время подарков. Во всех домах люди дарят друг другу подарки, но королевский двор — особое место даже в этом отношении. Мне всегда было интересно, что чувствует король, когда его каждый год буквально сносит волной подношений, одно ценнее и причудливее другого.

Все должны что-то подарить королю и королеве — это не просто вежливость, это обязанность. Но моя мать опять сумела отличиться. Я снова поражаюсь ее способности напоминать о себе в ситуациях, когда это кажется невозможным. И ладно бы в добром ключе.

Нет же. Она из раза в раз заставляет меня, Гарри и отца извиняться за нее и подбирать слова так, чтобы одновременно осудить ее проступок и попробовать ее оправдать.

Этот год Анна Болейн впервые встретила в статусе королевы. А моя мать демонстративно не прислала ей подарок. Вместо этого она отправила его Екатерине, лишний раз подчеркнув, что именно ее — ту, что занимала трон до Анны, она до сих пор считает истинной королевой.

При том обилии даров, в котором купается Анна, это могло бы показаться мелочью, но сейчас в стране только три герцогини, не считая одной вдовствующей, и когда одна из них плюет на приличия, это, черт возьми, заметно! И это ставит под удар нашу семью.

— Боже, да ей всегда было плевать на семью, — жалуюсь я Шелти. — Из ее уст даже слово «Говард» звучит как ругательство.

— Тебя она больше не может назвать Говард, — пожимает плечами подруга.