– Хватит!

– Пожалуйста, давай уедем отсюда! Ты знаешь: я люблю тебя. Я на всё готов ради тебя! Я всё для тебя сделаю! Тебе будет хорошо рядом со мной!

Меня тошнило от его слов.

– Бросить Балдуина в таком состоянии? Ни за что! Я люблю его!

– Ты не любишь его! Тебе его просто жалко!

– Убирайся вон! – прошептала я.

Такой чудесный дождливый вечер был испорчен.

Когда Арсений №2 ушёл, я взяла в руки книгу, но читать не смогла и отбросила её в сторону. Санитар очень, очень мне нравился, он не мог не нравиться, но любви я к нему не испытывала.

Мне стало очень паршиво на душе и обидно за Балдуина. Я торопливо встала, поправила волосы перед зеркалом и отправилась в палату к нему. В памяти эхом отдавались слова Арсения №2. Я подвергала себя смертельной опасности. Но мне было плевать.

Балдуин не спал. Просто лежал и смотрел в потолок. В моменты обострений болезни ему было так плохо, что он не мог ничего делать: ни читать, ни играть в шахматы, ни смотреть телевизор, ни сочинять. Да-да, он писал потрясающие рассказы и мечтал стать писателем. Я верила, что он выздоровеет и обязательно исполнит свою мечту.

Увидев меня, он улыбнулся.

– Привет, солнце! – радостно поприветствовал меня любимый.

– Привет…

***

– Знаешь, я совсем не помню, как мы познакомились, – сказала я, глядя в потолок.

Я лежала на кушетке рядом с Балдуином. В палате стоял терпкий запах лекарств на основе сильнодействующих трав. Пётр Игоревич запретил нам находиться так близко друг к другу, но начхать я хотела на его запрет. Шершавые бинты немного царапали мне щёку и плечи, но это были такие мелочи.

– Мне кажется, мы всегда друг друга знали…

– Мне тоже, – признался Балдуин, и я почувствовала его улыбку сквозь повязки. Когда улыбалась его душа, я всегда об этом знала.

– Знаешь, иногда мне кажется, что всё это не настоящее. Что я никак не могу проснуться от кошмарного сна… Ты, Мара, – единственный светлый островок в этом океане безумия.

Безумия… Да… Сколько бы я не напрягала свою память, я не могла вспомнить, где и когда мы с Балдуином познакомились. Вообще, многие события последних лет стёрлись из моей памяти. И у меня создавалось такое впечатление, будто меня выдернули из какой-то другой жизни и поместили сюда, в этот странный лепрозорий, с единственным пациентом, который всё никак не выздоравливал. И целью этого учреждения было вовсе не исцеление, а… что-то другое, то, что выходило за рамки человеческого мышления и восприятия. Мы – все, кто окружали Балдуина, оказались связаны с ним в той или иной степени общей судьбой, и, наверное, этот лепрозорий был и нашим роком.

– Балдуин… – тихо позвала я. – А ты помнишь своих родителей?

– Да, я помню их лица, но не могу вспомнить, кем они были или есть…

– У меня та же ерунда.

– А детство?

– А его будто вовсе не было.

– У меня было, но какое-то… не особо счастливое…

Мы так тихо и болтали, убаюканные стихающим дождём, пока не отключились. Я уже не помню, кто первым заснул. Правильно говорят, что сон рядом с любимым человеком – самый крепкий и здоровый. А утром нас бесцеремонно разбудил Арсений №1 и с некоторым злорадством сообщил, что прибыла проверка из Минздрава.

***

Проверяющий был только один. Он представился как Элладий Александрович. Почему-то и он сам, и его имя, и захудалая машина, на которой он приехал, показались мне смутно знакомыми.

Это был мужчина средних лет с пронзительными тёмными глазами и тяжёлым взглядом. Его непослушные густые волосы торчали в разные стороны. Светлая клетчатая рубашка была небрежно расстёгнута на две верхние пуговицы. Поверх неё проверяющий накинул помятую кожаную куртку. Никакого соблюдения дресс-кода чиновников, вроде костюма, галстука, начищенных и блестящих туфлей или ботинок у него не наблюдалось. И, похоже, что только меня одну его внешний вид удивлял.