— Пап, — я складываю руки на коленках. — Ну месяц — это же не вся жизнь.

— Такие, как он, ломают людей, Марин. Да, месяц — не вся жизнь. Но память и растоптанная душа останутся с тобой. Он далеко не бизнесмен, как я. Он настоящий бандит со всеми теми ужасами, которые только можно себе представить. Нет-нет. Это мои проблемы и решать их я буду сам, — папа выливает остатки недопитого кофе в раковину и уходит, предотвращая вспышку дальнейшего спора.

Но я всё равно готова возразить. Мной движет простое понимание, что моя жертва станет не такой большой, как если у меня отнимут отца, а с ним и дом, в котором всё пропитано духом матери и моего счастливого детства. Поэтому я решительно встаю из-за стола и выхожу в коридор. Но вместо того, чтобы догнать папу, неожиданно сталкиваюсь с Ним.

Со мной будто случается дежавю. Я запрокидываю голову как когда-то в детстве, чтобы увидеть эти черные жестокие глаза. Всё же по взгляду человека можно многое понять и внутренне как-то подготовиться. Правда, в этой зияющей чернотой пропасти, я вообще ничего распознать не могу. Когда Он пришел? И почему мы не услышали?

— Привет, сладкая, — Он улыбается, обнажая свои белые зубы, тем самым вгоняя меня в еще больший ужас. — А я за тобой приехал. Покуй свои тряпки.

Мысленно я себя готовила ко всему этому, а на деле всё равно паникую. Боюсь и ощущаю, что внутри начинает дрожать тревога. Просто я не ожидала, что получится именно так.

А как должно было быть? С почестями и прощальной церемонией? Может, еще и с музыкой? Просто Он застал врасплох именно это и сыграло со мной злую шутку.

— Марин? — отец, вероятно, что-то хотел мне сказать, поэтому возвращается и точно так же, как и я замирает, увидев незваного гостя.

— Здравствуй, — Кирилл подает папе руку, но он ее не спешит пожимать. — Обижаешь, Валер, обижаешь, — Зверь улыбается только уголками губ, будто смакуя всю эту ситуацию, в особенности свою доминирующую позицию в ней.

— На счётчик ставь, — отец суетливо затягивает пояс своего халата потуже.

— Не понял, — Он скрещивает на своей широкой груди руки, отчего визуально кажется, что Его фигура становится больше. — Мы, кажется, уже договорились, нет?

— Нет. Ставь на счётчик и разойдемся, — папа волнуется, сильно, но всё равно старается выглядеть спокойным. — И перестань заявляться к нам, как к себе домой.

— Я что-то не понял, Валер. Ты берега попутал или как? — Кирилл с прищуром смотрит на моего отца.

Мне всё это уже страшно не нравится. Сердце беспокойно барабанит в грудной клетке, а пальцы сами собой сцепляются в замок.

— Дочурку я твою беру, а ты лучше подумай, как деньги отдавать будешь. Или захотелось черепушкой об косяк? — Кирилл делает шаг в сторону отца.

— Ну бей! Зачем уж зря воздух сотрясать? — нервно передернув плечами, заявляет папа. — Давай! Прям у Марины на глазах.

Не знаю, повелся бы на провокацию Зверь или нет, но я мигом встаю между ними, раскинув руки.

— Не надо, — умоляюще шепчу, растерянным взглядом уткнувшись в широкую, скрытую под черной футболкой, грудь. Она тяжело вздымается, я слышу чужое дыхание и с ужасом осознаю, что Он всё-таки был готов напасть. Зверь был готов напасть, чтобы разорвать соперника, который очевидно проигрывал в силе. — Я поеду, только, пожалуйста, — секунду помедлив, я всё-таки нахожу в себе силы, чтобы заглянуть в черноту хищных глаз, — не трогайте моего папу. Пожалуйста.

Он смотрит на меня изучающе, анализируя услышанное. Я вижу, как у Кирилла двигаются желваки, а плотно сжатые губы свидетельствуют о его напряжении. Не любит, когда сопротивляются? Если честно, то я думала, что Он не послушается меня. А зачем ему, собственно, это делать? Сейчас выместит на моем отце всю свою злость, заберет меня и всё. Так сказать, двух зайцев одним выстрелом. Тем более, кто я такая, чтобы Зверь меня слушался? И вообще умеют ли такие, как Он, кому-либо подчиняться? Вряд ли.