Всё летит под откос: и моя учеба в университете, и мои отношения с парнем. А мы ведь даже еще не целовались толком, только за ручку в кино ходили. Но я чувствую, что с Антоном у нас может скоро всё станет серьезно.

— Дочка, пусть Кирилл ставит меня на счётчик. Ты не будешь разменной монетой в этом споре, — папа останавливается у меня за спиной и тоже смотрит вслед удаляющейся колонне внедорожников.

Я ничего не отвечаю, потому что всё еще нахожусь в тяжелых размышлениях. Он ведь уже не согласится на первый вариант. Я это нутром чувствую. Просто создал для нас эфемерную картинку выбора. Хищный и хитрый взгляд черных глаз отпечатался у меня в памяти болезненным клеймом. Люди с таким взглядом всегда знают, чего хотят и получают это любыми путями.

— Пап, сколько ему лет? — вдруг спрашиваю, продолжая комкать несчастную штору.

— Тридцать шесть, кажется.

Для своего возраста Он выглядит даже чуть моложе. Явно следит за собой и регулярно посещает спортзал. Так сразу и не скажешь, что Зверь настоящий бандит. Не скажешь, пока не заглянешь в его глаза и не услышишь манеру общения.

Меня всю передёргивает от одного воспоминания о том, как Он смотрел на меня в отцовском кабинете. Когда только приехал и без спроса вошел вглубь нашего дома, я кожей почувствовала, что ничего хорошего ждать не придется.

Чуть позже папа пригласил меня к себе. Если честно, я даже не поняла, зачем он это сделал. Только теперь вот догадалась, что это Он, вероятно, потребовал. Не зря же вечно рассматривал меня, будто я товар для Него. А, может, так оно и есть. Для таких людей, как Зверь, женщина не может быть человеком, личностью. Просто товар, кусок мяса, развлечение на ночь.

— Пап, а у него жена есть? — я не спешу отворачиваться от окна, будто всё еще не верю, что Он и в самом деле уехал. Физически Он уже на полпути в город, но вот Его энергетика всё еще витает в воздухе нашего дома, будто кто-то оставил после себя шлейф резкого горьковатого парфюма.

— Не знаю. С моделью какой-то его иногда видят, — папа отвечает так, будто чего-то боится. Например, моих слёз или истерики.

— Модель, — задумчиво повторяю. — Тогда почему Ему вдруг понадобилась я? — этот вопрос для меня не имеет ответа, потому что правду нужно требовать исключительно у виновника вот этих всех моих непониманий.

— Не знаю, солнышко, не знаю.

Всю ночь я то и делаю, что думаю, думаю, думаю. Мысли, словно тягучая и липкая смола, прилипают ко мне, пачкают меня, погребают под своей тяжестью. От ужина я отказываюсь, поэтому с отцом мы больше не пересекаемся. Если бы мама была жива, возможно, она дала бы мне дельный совет. Нет, она просто не позволила бы всему эту случиться.

Больше всего на свете я не хочу, чтобы наставал рассвет. Пусть будет вечная аномальная ночь. Нет. Это слишком эгоистично с моей стороны. Забившись в кресло, что всегда стоит у окна в моей комнате, я поджимаю ноги под себя и принимаюсь неосознанно, но крайне нервно покусывать подушечку большего пальца на левой руке.

Конечно, отец сказал, что лучше пусть будет счётчик. Но даже если бы это было возможно, Зверь непременно найдет другую лазейку, чтобы превратить нашу жизнь в ад. Я не понимаю, почему Он нас так ненавидит. Не понимаю, почему именно нам Он хочет так ревностно досадить.

В нашем доме Он — редкий гость. Но каждый его визит ничем хорошим не заканчивался. Когда я была еще маленькой, то впервые увидела у отца огромный фиолетовый синяк под глазом. Папа тогда отшутился, а я только потом, спустя время поняла, что и к чему. Когда я повзрослела, Он снова приехал к нам и тогда я уже сразу поняла, что бардак и разбитое стекло в кабинете отца — дело рук Кирилла. Правда, меня Он никогда не трогал, только рассматривал, будто ожидал чего-то.