К такой реакции мы уже привыкли. Оба были высокие, метр девяносто пять, плюс-минус миллиметры. Оба накачанные. Оба служили в полиции. На этом наше сходство заканчивалось. Я был брюнетом с синими глазами. Сергей светло-русым, а летом, как сейчас, его волосы выгорали и становились золотыми. Глаза у него были светло-карие, цвета коньяка. У меня брутальный тип внешности. А брат мой красавчик. Так о нем всегда говорили. В общем, поставь нас рядом и найди миллион отличий.

   — Пойдем, брат. — Я развернулся к выходу.

   Сероглазая шла за нами на улицу. В руках у нее я ничего не заметил, что, передумала от нас отбиваться? Что ж, инцидент исчерпан. Теперь надо поговорить с малым.

   — Вы закрывайте калитку, чтобы к вам не ломился никто, — пробурчал я, но так, чтобы она меня слышала.

   — И заведите собаку. — Сергей перехватил инициативу, обращаясь к ней на «вы». Мне так будет легче. И ему, наверное, тоже. — У нас тут ночами бывает неспокойно.

   — Я знаю, что вы местный участковый, — ответила она брату. — И спасибо за предупреждение. — Она вновь улыбнулась этой своей прекрасной улыбкой. — Но поверьте, я смогу за себя постоять.

   И в глазах ее что-то мелькнуло. Какой-то хищный огонек, стирающий все сомнения в том, что она сама кого угодно завалит без зазрений совести.

   — Феминистка небось. — Я хмыкнул с насмешкой.

   — А то! — Она демонстративно вскинула голову.

   Ага, нос еще пальцем подопри, чтоб в небо упирался. Феминистка хренова. От насильников сама отбиваться будешь? А судя по внешности, найдутся в нашем селе на тебя желающие.

   Попрощавшись, мы с братом отправились домой. Калитку она все-таки за нами закрыла на засов. Послушная какая. В глаза дерзит, но советами не брезгует. Это хорошо. Может, и собаку заведет. А если нет, сам ей привезу. Московскую сторожевую или ротвейлера. Еще и натренирую. В процессе, надеюсь, даст мне себя попробовать, как Виталику дала варенье. Потратиться придётся, правда. Но деньги не проблема.

3. 2

   Мать родила нас троих погодками. Отец хоть и ушел к молодой любовнице, но и нас не оставил. Приезжал на все дни рождения, привозил подарки. Обеспечивал всем. Молодуха его не стервой столичной оказалась. С уважением относилась к матери и к нам. Да и уходил он, как говорят, по-людски. Сначала поговорил с мамой. Потом и с нами. Объяснил все. Не стал прятаться и выставлять женщину, подарившую ему троих детей, на посмешище. Сказал, что год терпел, но больше так не может. Не может ложиться спать с нашей мамой, думая о другой женщине. И что, уходя из семьи, даже не знает, как его зазноба к нему относится. Но изменять не может даже в мыслях. И ушел.

   А девушка та, едва узнав о своем тайном воздыхателе, который вдруг стал явным, только пятками в сторону от нашего папани засверкала. Сперва избегала, пряталась. Потом пыталась урезонить, мол, детей же трое, семья. Даже договориться пыталась, устав от постоянного штурма, что переспит с ним, если он после вернется в семью. Но отец был непоколебим. Люблю, и все тут, пожалуйста, дорогая, в ЗАГС. И только через полтора года осады в виде внимания, подарков, цветов и многих других уловок, не зря же он полковник, крепость под именем Виктория, на тот момент двадцати трех лет отроду, сдалась.

   Мама, сестра, брат и я были искренне рады счастью отца. Не было никаких обид. Да, он жил отдельно, но все мы по-прежнему оставались семьей. Отец обеспечил нас недвижимостью в столице, которую мы сдавали в аренду и получали от нее неслабый доход.

   В маминой смерти я винил себя. Не сорвись я тогда и не наваляй учителю физкультуры так, что это было прописано в статье криминального кодекса со словами «тяжелые телесные», она бы сейчас была с нами.