Варево в кастрюле кипит, пар клубится, а я ставлю на конфорку сковородку, наливаю в неё растительного масла, стряхиваю с разделочной доски скромную горку натёртой морковки и берусь за луковицу. Она оказывается настолько сочной, что едкий запах уже через несколько мгновений щекочет нос, и невыносимо щиплет глаза. Опять я забыла смочить нож холодной водой. И, будто в наказание, слёзы катятся градом. Пытаюсь вытереть их локтем, шмыгаю носом.

В кухню вваливается Рома, как обычно после позднего пробуждения, взъерошенный, помятый и только с одним не до конца открытым глазом. Но стоит Роме увидеть меня, второй глаз тоже распахивается, а сам он застывает, обеспокоенно хмурится.

— Жень, ты чего рыдаешь?

Я опять шмыгаю носом, смаргиваю остатки слёз.

— Я не рыдаю. Я просто лук резала. А он такой ядрёный оказался. Для супа.

Выражение у Ромы на лице моментально меняется, кончик носа дёргается, а ноздри хищно раздуваются.

— Так это супчиком так вкусно пахнет? — воодушевлённо уточняет он.

— Ага. Фасолевым. Ты будешь?

Он снисходительно хмыкает.

— Спрашиваешь.

Лук отправляется в компанию к морковке, и я разжигаю огонь под сковородкой. Мне кажется, как раз сейчас самое время узнать.

— Ты ведь в воскресенье работаешь?

Рома задумывается ненадолго, подняв взгляд к потолку, потом отвечает:

— Вроде да.

— Опять во второй половине дня?

— Пока не знаю. А что?

— А можешь уйти с утра пораньше? — я перемешиваю содержимое сковородки и, естественно, смотрю на него, и какое выражения сейчас на лице у Ромы понятия не имею, но так даже удобней. — Вот прям очень-очень пораньше?

—  Ну тогда мне легче вообще с субботы на воскресенье не приходить, — произносит он. — Только зачем? У тебя какие-то особые планы?

Поворачиваюсь к нему, его глаза поблёскивают интересом. Но, если я правильно угадываю, о чём он думает, меня бы больше устроило, чтобы он отвалил из дома не рано утром, а на всю ночь.

— Не совсем планы. Просто мама приезжает.

— Мама приезжает? — повторяет Рома, озадаченно морщится. — Она тоже будет здесь жить?

Даже представлять подобное не хочу.

— Да не дай бог! В гости. Но с утра.

— И? — многозначительно вопрошает Рома. — Я недостаточно презентабельный, чтобы знакомить меня с мамой?

— Достаточно. Даже слишком.

— Это как?

Да никак. Не знаю. Просто так сказала, так представляю. Просто…

— Ром! Ну вот оно тебе надо? Встречаться с моей мамой.

Он кивает с пониманием.

— Боишься, она узнает, что ты живёшь в одной квартире с неизвестным парнем? — И чуть кривит угол рта. — Так тебе сколько лет?

Ой-ой-ой, какие мы взрослые и проницательные!

— Сколько надо. — Взмахиваю кухонной лопаткой. — Ты просто мамы моей не знаешь. Вот совсем-совсем не знаешь. Она же из всего театр устроит. А иначе ей жить скучно. И потом будет бесконечно иронизировать, подкалывать, выдавать дурацкие сентенции, предположения и философские выкладки. И никогда не успокоится.

Рома задумчиво приподнимает брови.

— Ты меня прям заинтриговала.

А я фыркаю в ответ.

— Ага. Полчаса с моей мамой, и вся интрига исчезнет, останется только головная боль и желание сбежать. — Выдыхаю и признаюсь: — Ну и да, мне не хочется ей ничего объяснять, выслушивать её шуточки, сгорать от испанского стыда и оправдываться.

Рома опять хмурится и с нескрываемой досадой заключает:

— Так значит, супчик не от души, а в качестве взятки. Как-то прозаично.

— От души, Ром, не переживай, от души, — убеждённо возражаю я. — Просто, когда в общаге живёшь, обычно и готовишь с расчётом на всю комнату. Привычка. — Но, похоже и привычка его не устраивает, он обиженно поджимает губы. — Ну, если тебя такой повод смущает, можешь не есть. Я не настаиваю.