Словом, загадки и загадки. И поди раскуси тут хитрого рязанца – чего он на самом деле хочет, чего добивается? Пробовал Еремей Глебович с владимирским епископом посоветоваться, но владыка Симон оказался хитер и осторожен. Вроде бы и поговорили, а ничего конкретного боярин так от него и не услышал. Одна пустопорожняя болтовня с цитатами из Ветхого Завета, Нового Завета и поучений отцов церкви. Да плевать на то, что там у Иоанна Златоуста говорится и как Василий Великий мыслит. Ты поточнее, владыка, поточнее выражайся, да скажи как на духу, что сам думаешь обо всем этом. Ан нет, верток епископ, как налим. Ты его уже схватил, кажется, а он сызнова из твоих рук выскальзывает.

Впрочем, оно и понятно. Симону, если разобраться, важней всего, чтобы его подворье не пострадало, да чтоб после всех разбирательств жители Владимира мошной не оскудели и гривны да куны свои не на строительство сгоревшего жилья отдавали, а в церковь несли. А уж как там Константин с малолетними княжичами поступит – дело десятое.

Зато Еремею Глебовичу не все равно. Он ныне, почитай, самым старшим из всех бояр и остался – прочие там полегли, под Коломной, а тех пятерых, кто ранен оказался, под вопли и плач владимирских женок Константиновы вои в город занесли, но их спрашивать без толку – двое в беспамятстве, а остальные трое не из тех, с кем совет держать можно.

Кстати, такое великодушие само по себе говорило о многом. Правда, не всех раненых Константин с собой прихватил, но и на том спасибо – не каждый победитель так-то поступил бы. Поначалу боярин опасался, что у рязанца тайный умысел. Ведь пока его дружинники заносили раненых, могли и замятню в воротах устроить, а много ли надо времени, чтобы дружина конная подоспела? Глядишь, и договариваться ни с кем не пришлось бы, уступать в чем-то, дабы город покорился новой власти.

Конечно, Еремей Глебович для такого случая припас пару задумок, и коварство свое Константину без больших потерь навряд ли удалось бы провернуть, но одно дело потери у рязанцев, которых тысячи и тысячи. Для них десяток-другой ничего не значит. И совсем иное – для владимирцев, у которых ратных людишек куда меньше. Еле-еле наберется сотня стражников, да и те далеко не первой молодости.

Одно радовало боярина – воинственный настрой мастеровых людишек. Откуда взялся боевой дух у кузнецов, шорников, кожемяк и гончаров – неведомо, но за ратниками Константина, которые принесли раненых владимирцев, они следили бдительно, и ежели что… Впрочем, не было, по счастью, этого самого «ежели». Сдали рязанцы увечных с рук на руки и спокойно удалились. Да и ворота, к которым они принесли раненых, были не массивные Золотые, которые намного проще захватить внезапно – поди закрой их быстро, а гораздо меньшие – Оринины.

«Так, может, и завтрашние переговоры тоже не таят в себе угрозы? Удастся договориться – нет ли, а все равно Константин владимирцев отпустит с миром, а не посадит в поруб, как это в свое время учинил князь Всеволод с теми же рязанцами», – продолжал размышлять боярин и досадливо стукнул кулаком по столу.

Вспомнилось ему, что всего два месяца назад насильник Гремислав с ватагой татей дотла спалил Рязань. А по чьему наущению? Князь Ярослав постарался. Так оно или нет – тоже доподлинно неизвестно, одни слухи. Ну а если Константин им поверил и в отместку за свой стольный град пожелает с Владимиром такое же учинить?! Нет, если по справедливости, то он должен палить Переяславль-Залесский, но вдруг рязанский князь за это злодеяние не одного Ярослава виноватит, а считает, что и Юрий Всеволодович к набегу Гремислава тоже свою руку приложил?