Да, ему было вовсе не до стихов. Он мечтал, как можно скорее, уехать домой и увезти Анну из этого пошлого, сверкающего огнями вертепа, куда он угодил по собственной глупости. Он видел, как инженер Колычев пригласил его спутницу на танец. И как жалко и вместе с тем порочно смотрелась её вызывающая худоба. Со стороны казалось, что с Колычевым танцует наивная девочка-подросток, а вовсе не женщина.

Ему стало мучительно стыдно. Тошнота подкатила к горлу.

– Вытри с губ эту гадкую помаду, – шептал он позднее, когда она вновь вернулась к столу.

– Прекрати, – отшучивалась она, томно поглядывая на его товарищей. – Ты сегодня несносен.

Наверняка все понимают, что она моя любовница, лихорадочно думал он. Дал бы бог, чтобы никто из знакомых не встретился, иначе не оберешься позору. Господи, и эта троица за противоположным столом, тоже глазеет в нашу сторону. И вон тот, старый козел с жидкой бородкой, себе уже всю шею свернул. И эти писаки туда же! От волнения и тревоги ему мнилось, что на его спутницу смотрит вся ресторанная публика. Ему чудилось, что он угодил в какой-то мистический огненный круг, в центре которого вращалась блудница Аннушка. А он, словно ревнивый отец, стыдился её жалкой наготы.

Когда в пьяном угаре он оказался в курительной комнате, то подле себя услышал хриплый голос незнакомого краснолицего и полного господина, одетого в дорогой фрак.

– А вот, вы знаете, – начал тот издалека, медленно пуская дым из широких ноздрей и сплёвывая крупинки табака. – Я чаще здесь встречаю рубенсовские типажи. Оно и понятно… Многим мужчинам нужна осязаемость плоти. Плоть является основой всякого эротизма. Налитая и пышущая здоровьем плоть. И это, верно, вполне себе здоровый подход, ибо полная женщина подразумевает само плодородие. Ведь так? Как там сказано: «Живущие во плоти, о плотском помышляют»?

– О чём это вы? – он с недоумением и отвращением посмотрел на говорящего.

– Я о том, что против здоровой плоти бывает мало возражений. Но, может, вы замечали, что пышных красавиц предпочитают в основном простолюдины. Ибо им неведомы иные формы гурманства. Им некогда заниматься подобными глупостями. И только мы, люди высшего сословия, с достатком, склонны к неким деликатесам. Во всём. Не правда ли? Нам скучно быть такими как все. Нам подавай изысканные блюда и изысканный разврат.

– У вас всё?

– Почти. А я вот, так же как и вы, люблю женщин худеньких, эфемерных, почти чахоточных. И вижу именно в них особую эстетику, – он выдохнул, глядя на удивленного Гладышева. – Я нахожу их на Потёмкинской, у мадам Рози. Хотите, дам адресок?

– Что вы несёте? Вы пьяны?

– Отнюдь. Я там часто покупаю себе девочек. Нимфеток… Вы ведь наверняка любите именно таких? Рози их специально морит голодом. Вы ведь тоже аматер юных субтильных созданий?

– Я вас застрелю! – выпалил Гладышев, багровея лицом.

В ответ толстяк закатился хриплым смехом, а после надсадно закашлялся.

Он смутно помнил, как закончился тот вечер и то, как они добирались на извозчике домой. Зато он отлично помнил, как сразу после приезда на Гороховую, сгораемый от смеси ненависти, отвращения и возбуждения, он, силой надавив на плечи, приказал Анне опуститься перед ним на колени. Как ни странно, она не возражала…

А после, пошатываясь на слабых ногах, опустошенный и расслабленный, он отошёл в сторону и повалился в кресло. Тяжелые веки опустились. Ему смертельно хотелось спать.

– Сними это гадкое платье и сожги его в печке, – прошептал он.

– Оно не гадкое, – с упрямством возразила она.

– Чтобы больше я тебя в нём не видел. В таких платьях стыдно быть даже на панели.