Он вновь требовал у нее подняться из воды и встать ближе к краю…

– Нет, Мишель… – канючила она. – Мне холодно… Я устала.

Но он бывал неумолим.

– Не-ет, – стонала она, закатывая от наслаждения глаза.

Он вколачивал в неё свою тугую, звенящую от страсти «самцовость». Он будто доказывал этому миру, что у него «стоит» и весьма прекрасно «стоит»…

Тогда, когда он любит.

А потом он снова усаживал её в ванну и принимался намыливать ей прозрачные руки и невесомые щиколотки.

– Повернись ко мне спиной, – командовал он. – Вот, а теперь животик. И то, что у нас ниже… Нет, не бойся – на голову я лить не буду. Я помню, что у тебя причёска.

Спустя несколько минут он окатывал её кувшином чистой воды и заворачивал в пушистое полотенце. А после нёс её опять в постель. Она хотела спать. Но он не давал. Вместо этого неистовый любовник усаживал её сверху на всё еще вздыбленный и ненасытный жезл. Она стонала от смеси боли и возбуждения. А дальше…

Дальше длился многочасовой угар.

Первым не выдерживал он.

– Слушай, я жутко проголодался.

– У меня нет сил. Имей в виду, что я умерла, – и она действительно засыпала мертвецким сном.

Но ему не спалось. В эти минуты её дыхание было таким тихим, что ему и вправду начинало казаться, что рядом с ним лежит не живая женщина, а целлулоидный манекен с блестящим заострившимся носом.

Спустя пару часов он всё же будил её.

– Аня, просыпайся. Я голодный, словно волк.

– Пошли извозчика в трактир за едой. Для себя. Ты же знаешь, что я не хочу.

– Аня, ты поешь вместе со мной!

– Не-ее-ет… – тянула она.

В ответ он хмурился.

– Я сейчас кого-то отшлепаю.

– Сделай милость, – шептала негодная эротоманка и поворачивалась к нему двумя полушариями маленькой белоснежной попки.

Спустя час он все-таки посылал знакомого извозчика в трактир со списком, в котором указывались желательные блюда.

И когда им привозили ещё теплых расстегайчиков, блинов с икрой, паштетов и даже судки с осетровой ухой, они садились к столу и начинали ужинать совсем по-семейному. Хотя, у Аннушки, как водится, отсутствовал аппетит. Она всегда ела мало, словно цыпленок. Он с трудом заставлял её съедать несколько ложек ухи и пирожок.

– Аня, ну отчего ты не ешь? Смотри, какая ты худенькая… – пенял ей он.

– Угу, – отвечала она. – Но милый, ты меня ведь за это и любишь. И если я потолстею, то ты меня тут же бросишь.

– Глупая! – отшучивался он. – Ешь сейчас же. Тебе нужны силы.

Чаще всего их свидания проходили в уютных комнатах, снятой на Гороховой квартиры. Но Аннушка иногда пеняла ему на то, что они совсем не бывают на людях.

– Ты вечно держишь меня взаперти, – хныкала она.

– Потому, что ты – мое маленькое фарфоровое сокровище, которое я не желаю никому показывать. Да и к тому же, что толку таскать тебя по ресторанам, если ты совсем равнодушна к любой еде? Знаешь, как в ресторанах кушают все нормальные тёти?

– Врёшь, ты просто боишься жены, – перебивала она его шутливую тираду.

– Глупости, – отмахивался он.

– Как же глупости? Мы не ходим с тобою в ресторации из-за того, что твоя фурия может нас увидеть.

– Она не посещает публичные места, – у него портилось настроение.

– Тогда ты боишься, что ей кто-нибудь донесёт. Ведь так?

– Нет, не так… – он хмурился.

– А как?

Он уходил от ответа.

Иногда они всё же посещали вместе рестораны, но чаще те, что были расположены не в центре столицы. Но даже там он видел, как многие мужчины с восхищением, осуждением и тайной завистью посматривали в сторону его юной и невероятно изящной спутницы.

Но однажды он всё-таки осмелел и привел её в фешенебельный и очень модный в те годы ресторан «Донон», расположенный на Мойке. Помимо обычных посетителей в «Дононе» любили обедать художники и литераторы всех мастей. А так, как наш герой был неравнодушен к литературному творчеству, то по приглашению приятелей, решил присутствовать на одном из субботних литературных вечеров. Да расхрабрился и рискнул пригласить туда и Аннушку. Помимо их с Аннушкой, за заказанным столом должны были ужинать двое его старых приятелей – некто университетский друг Панырин и инженер с бывшей службы, Колычев.