Ох, малышка, ты зря начинаешь со мной эту игру.

– Если мама родила вас в десять лет, то одного, – отвечаю ей.

И слышу, как за моей спиной откашливается Барковский.

Он проницательный сукин сын и уже почуял, что подобные разговоры до добра не доведут.

Марианна же натянуто улыбается. Мой ответ не пришелся ей по вкусу. Видимо, последнее слово должно было остаться за ней. И она смотрит на меня так, словно я занятный щеночек, которого только что подарили в коробке с пышным красным бантом и которого еще надо подвергнуть дрессировке.

– Как мне вас называть? – спрашиваю ее, чтобы нарушить повисшую тишину. – Марианна или…

– Можно просто Мари. Меня нравится, когда сокращают.

– Хорошо, Мари. И мы перейдем на «ты»?

– А как лучше для ваших практик?

– На «ты», – я киваю с улыбкой. – Лишняя дистанция нам не нужна.

У меня нет никакого желания ей выкать. Мне и работать с ней не хочется, но надо пересилить себя и побыстрее закончить с проблемой этой малышки. Третьяков сказал, что ей нужно помочь кое-что вспомнить. И что же это может быть? В этой пустой головке вообще хоть что-то задерживается?

Я делаю вид, что хочу еще раз полюбоваться на прекрасный вид из окна, а на самом деле смотрю на Барковского. Его строгий мощный силуэт успокаивает. А вот Марианна меня откровенно раздражает, поэтому приходится брать передышку. На секунду наши глаза с Антоном встречаются, и в его темных океанах можно прочитать просьбу притормозить, подкрепленную парочкой крепких словечек.

Черт.

Зря я успела так хорошо узнать Барковского. И он тоже выучил мои повадки. Теперь читает как открытую книгу.

– Я могу показать вам дом, – бросает Мари. – Хотя он большой, и это скучное занятие. Можно отложить на потом. Бабушка, может, ты покажешь Алине окрестности?

Боже…

Бедный Антон. Эта малышка тоже зовет его Бабушкой. Вообще-то Антона так называют только грозные мужики из охраны и босс, это чисто их мужской прикол. У меня никогда мысли не возникало так обращаться к нему.

– Бабушка? – мне приходится вновь поворачиваться к Барковскому и изображать изумление, хотя я не могу удержаться и откровенно веселюсь, стреляя в его сторону немым: «Какого хрена ты это терпишь?» – Это такое прозвище?

– Да, – мрачно кивает Антон. – Я могу устроить экскурсию позже.

– Вот и классно! – отзывается Мари и складывает ладошки на уровне груди. – Мы тогда можем сразу приступить к делу. Я только отлучусь ненадолго, захвачу свою записную книжку.

– Встретимся в кабинете, – говорю ей.

Я вытаскиваю из чемодана свою сумку для ноутбука, в которой лежит всё необходимое для работы. Антон задерживает у двери, собираясь проводить меня как джентльмен.

– Она называет тебя Бабушкой?

– Не начинай. – Антон прикрывает глаза так, словно это доставляет ему физическую боль.

– Меня бы ты убил за такое.

– Ничего подобного.

– Да? Ну тогда я тоже начну звать тебя Бабушкой.

У Барковского сводит нижнюю челюсть.

– Ладно, я погорячился, – он злобно выдыхает. – Тебя я убью за такое.

– Вот-вот, Барковский. Что-то вы с Третьяковым вообще расклеились, завели силиконовую фею в доме и ходите над стеночкой.

– Он выглядит счастливым с ней.

– Да? Значит, за эти два года он несколько раз падал и бился головой.

Я выхожу в коридор первой и поворачиваю к кабинету, который мне успел показать Антон. Он уходит по своим делам, оставляя меня одну. Я раскладываю свои вещи на небольшом столике рядом с креслом. Второе кресло я немного передвигаю, чтобы воссоздать привычную для своих сеансов обстановку. Потом я настраиваю освещение, добиваясь рассеянного и уютного эффекта. Жесткий холодный свет только повредит делу.