Несколько минут перевариваю важную информацию. Мой папа не родной сын Герольда Штраймана? Я, как дура, проделала такой дальний путь, готовилась к обучению в Рич Парамаунт, корпела над учебниками все ночи напролет. Даже на прогулку с подругами не выходила. Ради чего... чтоб меня, как собаку, вышвырнули на улицу без права даже поужинать и переночевать?!

Устало тру виски. Пальцы предательски дрожат. В груди страх, который этому богатому фашисту не понять. Оказаться без копейки в кармане в чужом городе в восемнадцать лет, искать кусок хлеба среди бородатых бомжей... Какой у меня выход?

— Я не уйду, — говорю ровно.

Герольд откидывается на спинку кресла. Смотрит на меня удивленно.

— Я тебя не спрашивал. Тебя выведут мои охранники, — жестко парирует.

— Нет. Я не уйду. Мне просто некуда идти. У меня нет денег и нет знакомых в этом городе. И домой я не вернусь. Мама заложила ранчо и продала всех лошадей, чтоб оплатить семестр в Рич Парамаунт. Я готова на все, чтоб вы меня не прогнали.

Штрайман дырки во мне прожигает зрачками, а мне плевать. Я в отчаянии. Мне реально некуда идти. Пусть он не родной мой дед, но ведь он человек! Должно же быть в нем хоть что-то положительное. Гуманизм там или жалость. Мне сойдет любое его чувство, благодаря которому у меня будет шанс на жизнь.

— И что же ты можешь мне предложить, девочка, в обмен на проживание в моем доме? — Герольд с насмешкой растягивает каждое слово.

У меня шевелятся волосы: настолько быстро и хаотично я размышляю.

— Да что угодно. Я умею готовить, стирать, убирать, кататься на лошадях, ухаживать за ними... Могу читать вам книги, играть с вами в шахматы, развлекать вас игрой на пианино, заниматься с вами английским и немецким. Я эти языки знаю в совершенстве, подрабатывала репетитором у соседских детей. Еще я могу рисовать вам картины маслом. Я пробовала, у меня получается. К тому же, у вас огромные поля. Надо — буду поливать и стричь газон... Да я на все согласна, только не выгоняйте! — выдыхаю запал и жду реакции Герольда.

Мужчина берет со стола стакан с водой и отпивает глоток. Смотрит неотрывно на меня.

— Для работы по дому у меня есть слуги. Языки я и сам знаю в совершенстве. Лошадей у меня нет, смотреть не за кем. Картины я покупаю с аукционов. Когда твои работы будут выставлять на торги в Лондоне, они мне станут интересными. За газоном ухаживает трое садовников...

Герольд замолкает. У меня в глазах начинают собираться слезы. Фашист непрошибаем. Мне и вправду нечего ему предложить.

— А вот читать мне - это что-то новое, — мужчина улыбается шире,  и надежда оживает в моем сердечке, — У меня к вечеру устают глаза, и мне не нравится слушать аудиокниги, начитанные монотонным голосом... Хорошо, я дам тебе шанс, Эвелина. Роджер покажет тебе комнату. Твоя задача жить так, чтоб я тебя не видел и не слышал, пока сам не позову.

Радость затапливает. Облегчение рвется выдохом.

— Я не буду вам мешать, обещаю. Стану тише воды, ниже травы. Привидением. Не переживайте, я не подведу.

Герольд молча машет мне рукой на выход. Я пячусь, как рак, и повторяю "Спасибо!". Уже в коридоре думаю, что мама меня конкретно подставила. Пусть я добилась того, что Штрайман оставил меня в своем замке, но выбить из этого сухаря деньги на университет — из области фантастики.

Я же надеюсь, мама меня послала не как проститутку в его дом, считая, что я телом буду добиваться от него подачек?! 

Отгоняю порочные мысли. Мама бы так не поступила! Тем более Герольд старый мужик! А мне восемнадцать.

 Но все-таки странно! На что мама рассчитывала, отправив меня в дом постороннего взрослого мужчины...