Поерзав в кресле, случайно задеваю пульт, и из динамиков телевизора раздается избитая фраза моего любимчика:

«У меня нет сил оторваться от тебя…»

— О боже, опять? Ты не устала от своего кровососа?

Это немного ослабляет неуместный накал страсти в теле и я тихонько перевожу дыхание.

Нажимаю паузу на моменте, когда Белла отвечает: «И не надо».

— Мои вкусы довольно специфичны, — пародирую голос Кристиана Грея, и мы обе заходимся смехом. Только у меня выходит немного натянуто из-за неловкости и неуместных мыслей, но подруга, кажется, не замечает этого.

— Это уж точно, Любова, — выдыхает Алиса немного успокоившись. — Как там у вас успехи с Глебом?

А теперь от возбуждения не остается и следа.

— Ну… успехами это назвать сложно, но мы пытаемся. Это, знаешь, как сделать шаг вперед, а потом десять назад, потому что мой нестабильный гормональный фон слишком остро реагирует на шероховатые фразы Самсонова. Не получается у нас как-то, не ладится.

Алиса мычит в трубку.

— Ну это уже что-то. По крайней мере, вы общаетесь.

— Ага, в переписках. И то в час по чайной ложке. Он какой-то странный: сначала пишет, потом пропадает. Я вроде только начинаю проникаться к нему — так он тут же делает все, чтобы мою голову заполнили не самые радужные мысли. Такое ощущение, что это мама заставляет его набирать мне сообщения под дулом пистолета… Ой, все, короче. Я вообще не представляю, что у него в голове.

— Я думаю, ему просто нужно время…

— Да-да, я помню, у него непростой период в жизни.

Алиса по-доброму смеется.

— Не заводись.

— Давай просто закроем эту тему, — отмахиваюсь я, действительно вспыхнув раздражением за секунды. И чтоб вы понимали, я это ни хрена не контролирую.

— Как там маленький арбузик поживает? Начал уже мамку пинать?

Я тяжело вздыхаю, натыкаясь на еще одну тему, которая вызывает во мне тревогу.

— Нет. Я реально уже начинаю переживать, Алис! Это, вообще, нормально? Семнадцатая неделя — и ничего. Если бы не округлость внизу живота, я бы решила, что и не беременна вовсе. У тебя на моем сроке живот был куда заметней!

— Не накручивай себя, все индивидуально.

Мое ворчание прерывает стук в дверь, вынуждая нахмуриться. Я никого не жду. Да и у нас домофон в парадной… Становится немного не по себе. Может, ошиблись дверью?

— Лен?

— А?

— Ты чего притихла?

— Да там в квартиру стучат…

Стук повторяется. На этот раз громче.

— Так, может, откроешь?

— Что-то неохота…

Стук повторяется еще раз.

Встав с кресла, шлепаю босиком по полу.

— Ну чего там?

Я прикладываю ухо к двери, пытаюсь прислушаться, но ни черта не слышно, вдобавок в динамике телефона раздается скрипучее хныканье Анюты и успокаивающее «ш-ш-ш-ш» Алисы.

Черт. Еще и глазка в двери нет. Хозяин несколько месяцев назад поставил новую дверь, но глазком так и не озаботился.

— Кто там? — не выдерживаю я.

В ответ — напрягающая тишина.

— Любова, не пугай меня, — ворчит в трубке Алиса. — Что там происходит?

— Не знаю, — выдыхаю, поворачиваю замок и открываю дверь. — Наверное, ошиблись…

Я столбенею с открытым ртом, сердце подпрыгивает к горлу и замирает как трусливый опоссум. В полнейшем недоумении смотрю на незваного гостя.

Опершись о дверной косяк, передо мной стоит Глеб, мать его, Самсонов.

Небрежная челка по-мальчишески спадает на глаза, и взгляд, которым он из-под нее впивается в мое лицо, проходится по мне как удар электрошокером.

— Я войду? — Глубокий голос мгновенно приводит меня в чувство и я, дернувшись, захлопываю дверь прямо перед носом Самсонова.

— Любова? Кто там? Это мужчина? — доносится из телефона приглушенный голос подруги, но мне не хватает воздуха в легких, чтобы ответить.