Ничто не смогло сломать ее, ни проливные дожди, ни холод, ни удары жандармов, которые однажды попытались разогнать упрямых работниц и вернуть обратно в стиральни.
Пока однажды на банную улицу, где было больше всего стиральных заведений, не явился сам градоначальник. За ним тянулась вереница владельцев прачечных и стирален города.
Градоправитель подтянул засаленные манжеты и грязный воротничок, потом раздраженно спросил:
– Ну так и чего же вам надо?!
Фрося в ответ звонко выпалила:
– Чтобы за людей нас считали! Отпуск давали, жалованье не хуже, чем у заводских! И работать как все, а не пока упадешь!
Чиновник оглядел измученных адским трудом женщин, их плохонькую, по сто раз заштопанную одежонку, бледные от недоедания и вечных болезней лица, их багровые, раздутые, шершавые после стирки руки… И с тяжелым вздохом согласился:
– Хорошо, предлагаю перемирие. Вы возвращаетесь на свои рабочие места, я же издам приказ о новых условиях вашей работы. Согласны?
Фрося с облегчением выдохнула, их бунт был не зазря. Она оглянулась на товарок и подтвердила их решение:
– Согласные, что ж поделать. Будем чистоту в городе блюсти, а то у вас уже одежка стирки просит.
Градоначальник смутился, рядом с ним загудели взволнованные держатели прачечных. Но их возмущение перекрыли довольные возгласы и шум шагов работниц, которые с победой расходились по своим стиральням и мойкам.
После двухнедельной забастовки, которую начала Фрося, для прачек были улучшены условия их работы. Прачкам установили восьмичасовой рабочий день, разрешили раз в год брать отпуск в две недели.
Сама же бывшая прачка стала ходить в воскресную школу, чтобы обучиться грамоте и письму.
И с тех пор использовала эти знания, чтобы защищать права своих товарок по тяжелому ремеслу. Любая беломойка знала, что к ней можно обратиться с проблемой. Сердобольная женщина поможет составить жалобу, пойдет ругаться с жадной хозяйкой, а случись что посерьезней, так и до самого градоначальника достучится.
До конца жизни творила Фрося добро. Она организовала для тех, кому не с кем было оставить маленьких детей во время работы, бесплатные ясли, где ее работу няньки оплачивали прачки в складчину. Ежедневно она возилась, кормила и заботилась о десятке чужих ребятишек, пытаясь загладить свою вечную вину перед погибшим Гришей.
Скандалистка
Черная женская сумочка с размаху ударила по спине извозчика.
– Да быстрее! Еле тащишься! – Вера со злостью замахнулась на возницу еще раз, будто удары или бранные слова могли подогнать коляску.
Высокий старик даже вскрикнул от боли и закрутился на своем месте так, что взметнулась на ветру его длинная борода.
– Что же ты, барыня, дереси да ругаеси будто я животное? Праздник ведь на дворе.
Но женщина на сиденье, окруженная свертками и пакетами, только гневно выкрикнула:
– А ну, замолчи! Лошади своей указывать будешь, а не мне!
Даже когда кучер помог стащить все покупки из пролетки к крыльцу дома, Вера не перестала ворчать:
– Да будь ты проклят, идиот! Не ехал, а полз! Знаю я, какой у вас праздник, по трактирам шастать да горькую пить!
Она пихнула в сторону помощника:
– Чего встал, двугривенный захотел? Не дождешься! Давай иди, с утра, поди, наклюкался уже, вон морда красная!
– Не пьющий я, барыня, – смиренно посетовал пожилой возница.
Он все еще топал грязными лаптями рядом, ожидая чаевых.
– Ведь Новый год, надбавили бы за труды хоть немного.
Но пассажирка ему попалась скандальная, все ее на свете раздражало даже в канун новогодней ночи. Она повернулась к нему всклокоченная, со съехавшей набок шляпой.