Никогда и ни с одним человеком я не смогу добиться такой связи. Мерс застыл каменным изваянием, взгляд его карих глаз прикован ко мне. Лёгкий хлопок по бедру – и каштановая молния срывается с места, обегает меня, тычась костлявым боком, усаживается слева, как положено. Я опускаюсь на корточки, утыкаюсь лицом в шелковистую блестящую шерсть.

Внезапно пёс напрягается, пробегающий по мышцам импульс едва уловим, прямой опасности он не чует, но я резко выпрямляюсь – и вижу незнакомого мужчину. Ровесник лорда Лихаэра, он в то же время разительно отличается от него, как благородный двадцатилетний коньяк от деревенской медовухи с запахом конского навоза. Помимо охоты отчим уважал собачьи бега и бои, частенько брал меня с собой, не столько показать действо – там, где одна собака рвала другую под свист и улюлюканье толпы, мне неизменно становилось плохо – сколько показать высшее общество. Где ещё я могла его увидеть? Понемногу рассказывал о его привычках и устоях. Не знаю, где он, сам сын торговца, успел нахвататься подобных знаний и сведений, то ли в дорогих кабаках, то ли в игорных клубах, но знаниями лорд Корин обладал обширными и меня просвещал охотно: с его точки зрения женщина должна была уметь поддержать беседу. Впрочем, не думаю, что дело было только в этом – в конце концов, он нередко называл меня «дочкой». Что, впрочем, не мешало то и дело обращаться ко мне для разрядки, если приходилось задерживаться в поместье надолго. Делить постель с моей матерью отчим перестал окончательно. Впрочем, верный своему слову, практичный до мозга костей, девственность мою он сохранил.

Я довольно скептично относилась к его экономическим планам. Неужели люди и впрямь готовы столь щедро платить за постель, что в том хорошего, разве в борделе добра такого мало, девиц, за бутылку да брошку готовых ноги раздвинуть? К семнадцати годам я считала, что знаю об этом не так уж мало – отчим постарался. Меня он и правда почти не трогал, зато заставлял – или убеждал, не так уж велика разница – всесторонне ублажать его самого. Разумеется, между многими «знать» и «уметь» лежала немалая пропасть, но со свойственным юности максимализмом, я была уверена, что вряд ли смогу чему-либо удивиться.

Было бы чему удивляться, сколько раз я присутствовала на собачьих случках!

Одним словом, приближающийся незнакомец был богат. Я успела оценить и трость с каменным набалдашником в виде собачьей головы, и дорогой шёлковый камзол, вышитый золотой нитью, и тонкую кожу высоких сапог, явно подстриженную трезвым цирюльником бородку, внимательный взгляд тёмных глаз. Высокий и стройный, хотя и немолодой, но крепкий и нерасплывшийся. Густые слегка волнистые пряди волос – точь в точь цвета Сомерсетовой шерсти.

Мужчина изучил меня с ног до головы – длинные волосы убраны под шляпку, брючный костюм для верховой езды потёртый и тесный в груди – и хмыкнул.

- Ты, что ли, Лихаэрова дочка?

- Падчерица, - коротко ответила я, для верности кладя руку на пёсью холку. – Гойдел Корин в отъезде, господин, завтра вернётся.

- Завтра меня не устроит.

- Если что по собакам нужно, так я могу помочь, - неуверенно ответила я. Это была правда – не я ли сопровождала отчима везде и всюду? И роды принять, и рану зашить, и командам выучить, и молодняк показать – разве что топить щенков я так и не научилась.

- Ну, помоги, что ли, - снова хмыкнул посетитель. – Как звать-то тебя, помощница?

- Римия, - и какое ему дело до моего имени? Я двинулась в сторону новой утеплённой псарни, отчаянно пытаясь вспомнить, кого из щенков трёх новых помётов отчим уже пристроил. Клиент платёжеспособный, грех упустить, но ведь и обязательства перед прочими – не ветер, а камень. Мерс побежал за мной.