— Эй, он в порядке? Может ему эвакуация срочная нужна?

— Не смей приближаться! — огрызнулся я, поняв что даже языком ворочать тяжко. — Пусть лежит.

Мысли тоже ворочались в голове громадными валунами, что все набирали и набирали вес, грозясь вот-вот стать неподъемными и придавить-таки к земле и физически. Удавалось сосредоточиться только на необходимости продолжать переставлять ноги, раз за разом, раз за разом, раз за разом… Вот только зачем я это делаю… и чей голос раздажающе, но все тише и тише дребезжит в ухе, вспоминалось все менее отчетливо. В конце концов, противное зудение надоело мне настолько, что я выдрал из уха источник звука и отшвырнул, не глядя. Зачем я иду? Куда? У меня же была цель… смысл у всех этих усилий… что так мучительно молило прекратить тело, но нечто внутри запрещало наотрез… Зачем? Зачем-зачем-смысл-смы-ы-ысл… с-с-с…Снежка! Вот зачем! Вот мой смысл!

Тяжесть и усталость так резко свалились с меня, что голова закружилась от облегчения, в ней зазвенело, как если бы я преизрядно перебрал лучших мужских вин скогге. Стала возвращаться радость, что со скоростью горного потока в половодье обращалась ликованием. В окружающей тьме открылась дверь, откуда лился яркий свет, и перед моим ошалевшим взором появилось лицо, чьи черты были так пронзительно-невыносимо похожи на черты той, к кому я все это время рвался. Чувствуя, что слезы радости застилают глаза, я потянулся к этому источнику моего счастья, бормоча какие-то нежности и пошлости вперемешку. Жемчужно-великолепное сияние кожи, призрачное сияние туманно-сиреневых глаз, непреодолимо манящий бледно-розовый оттенок самых лакомых в двух мирах губ… Я почти дотянулся уже, шагнув в теплый свет, позволяя себя увлекать в него все глубже, как откуда от из-за пределов пространства уютного сияния раздался гневный вопль, а во влекущее меня лицо влетело нечто темное, и вдруг непреодолимо манящее притяжение погасло. И я не мешкал ни доли мгновенья, нанеся единственный удар, в который вложил весь гнев и силу. И только после этого все померкло, как если бы получил точно такой же в ответ.

Я осознал себя лежащим на холодном полу, в груди воцарилась адская боль с жестоким жжением, что может причинять только ранение настоящим железом. Рванулся с хриплым воплем, выдергивая чужое оружие из своего тела и пытаясь проморгаться в почти полной тьме. Удалось сосредоточиться взглядом на быстро затухающем источнике золотистого сияния, что валялся неподалеку от меня рядом с едва угадывающемся по контурам чьим-то бесчувственным телом.

— Ну ты реально попал, Мистер Хожу-всегда-налево! — хохотнул из темноты голос Кокса, которого здесь быть не должно, и, схватив меня за руку, помог мне подняться. — Я думал, ты стебался, когда про возможность резкого оголубения мне втирал, а ты реально полез на этого перца лобызаться! Снежка обязательно об этом узнает, имей в виду!

Проклятые дварфы со всеми их вонючими бантустанами, я убью этого языкатого поганца! Сначала честно рассчитаюсь спасением его никчемной жизни за то, что сохранил только что мою бесценную, а потом обязательно убью!

12. Глава 12

Вдоволь навосхищаться и даже чуть привыкнуть к безумному аттракциону под названием “полет на драконе” мне не довелось. Буквально минут через десять полета над морской гладью из перемежения всех оттенков от ярчайшей бирюзы до глубокого синего, справа показались в небе несколько точек, у которых мне удалось успеть разглядеть черточки-крылья перед тем, как несущий нас принц повернул огромную башку, громоподобно рявкнул нечто явно предупреждающее. А в следующее мгновенье скорость полета стала возрастать. В ушах уже не свистело — гремело, ритмичное уханье огромных крыльев тоже слилось в почти сплошной звук, ветер бил в лицо так, что видеть почти ничего не удавалось, потому что приходилось держать глаза практически полностью закрытыми.