— Откуда мне знать! — Луция пожала плечами. — Слуги работают, как могут. Экономку прогнали в прошлом месяце, другой пока нет. Люди сюда неохотно нанимаются. Да, бывает ночью страшновато. Тут все как-то чудно, что внутри, что в саду.

Глаза служанки заблестели, и она неожиданно разговорилась:

— Знаете, какие слухи об этом замке ходят? О пропавших детях, слугах?

— Кое-что слышала. Но это, кажется, давно было? Лет двадцать назад?

— Да-да, давно, как раз, когда полковник… его милость тут мальчишкой работал.

— А разве дети были не из деревни? И пропали они не здесь, а в лесу возле рудника?

— Дети-то из деревни, но работали тут. А рудник на землях при замке, до него лесом всего полчаса ходу. Это по дороге далеко. А если срезать, и до вашего Ольденбурга близко совсем. Но лесом лучше не ходить, особенно когда стемнеет… Сюда, бывает, и волки забредают.

И Луция вдруг зашептала азартно:

— Приходите на кухню вечером, после того как слуги отужинают и отдыхают. Мы сделаем пунш и поболтаем. Хотите? И господин Липке придет, он не такой, как хозяин, очень славный!

Луция мило порозовела. Надо же, кажется, ей по сердцу этот Курт! Хоть и старше ее намного.

— А вот Зандера мы не зовем никогда. Он скучный пень и нелюдим! — Луция сделала брезгливое лицо. Кто такой Зандер, я не узнала, потому что мы уже пришли.

Оказалось, что библиотека и была хозяйским кабинетом.

Фон Морунген успел переодеться в простой черный костюм и теперь сидел за столом, перебирая документы. Курт хлопотал рядом, наливая из графина в стакан красное вино.

— А, вот и вы.

Фон Морунген отложил бумаги и поднялся.

— Признаться, я благодарен вам, госпожа Вайс. Сегодня сердце не беспокоило, но по дороге домой нашла слабость. Впрочем, сейчас уже все в порядке. Не знаю, чем было вызвано недомогание. Может, шестеренки застопорились, может, старое ранение, а может, и возраст дает о себе знать.

Меня удивила его разговорчивость; потом я заметила, что графин был наполовину опустошен и поняла, что полковник успел порадовать себя перед обедом парой бокалов вина.

— Вы часто бывали ранены? — участливо спросила я, подходя к столу.

— Всего один раз, но чуть не погиб. Если бы не Зандер, так и остался бы на поле боя кормом для воронов. Он меня нашел и вытащил.

— Зандер — это брадобрей его милости, — пояснил Курт. — Вы с ним пока не встречались. Бывший сержант из нашего полка, был ранен в голову и малость оглох. Его милость приютили его после войны, придумывают ему тут разную работу. А вот я как думаю: Зандер себя и приживалой неплохо бы чувствовал. Ходит все, рыскает, разнюхивает… А чего рыскает? Чего разнюхивает, черт глухой? Поди пойми. Ответа-то от него не дождешься.

Курт недовольно покосился на хозяина. Кажется, особой любви камердинер к неведомому Зандеру не испытывал. Наверное, тот бледный человечек, который так напугал меня в коридоре, и был этим самым брадобреем-приживалой.

— Оставь Зандера в покое, — негромко сказал фон Морунген. — Он под моим присмотром, и довольно.

Барон не осадил своего камердинера, и я сделала еще один вывод. Курт был для него скорее другом, старым боевым товарищем, чем слугой. Это можно понять: как-никак десять лет вместе.

— Вы наблюдаетесь у лекаря, ваша милость?

— Иногда наведываюсь к городскому доктору, но тот считает, что я здоров как бык. Его пугают железяки в моем теле, поэтому осматривает он меня неохотно. Да и толку от него… Предлагает кровопускания, да клизмы.

— Это его излюбленные методы, — улыбнулась я.

Полковник снял сюртук, расстегнул рубашку и деликатно обнажил часть груди — только ту, в которой располагалась металлическая дверца.