И вот когда наступает последний день, человек выходит на берег и ждет конца. Но ничего не происходит. Лишь волны выносят на берег старое зеркало. Человек поднимает его и видит свое отражение. И больше ничего.
И возвращается человек в свою пещеру и пишет под датой конца, что встретился с самим собой.
А после, много-много лет спустя, другой одинокий человек находит эту пещеру и ждет даты, когда он должен встретиться с самим собой. Ждет и пытается понять, что это значит. И дополняет календарь своими записями и наблюдениями. И разрастается история, оставленная в пещере. И новые одинокие люди пытаются понять ее смысл… И так было всегда. И так будет всегда. До тех пор, пока вертится наш мир…
История двадцать третья. Часы ночи (Так восходит солнце)
Когда тебе нечего делать, всегда можно предаться надеждам.
Роджер Желязны «Двери в песке»
«Все. Конец», – думаешь ты, глядя на пару судебных приставов, застывших на пороге твоего дома. Мужчина и женщина. В дорогих костюмах, сшитых, скорее всего, на заказ. Наверное, с Земли. Да, там у тебя больше всего долгов. Хотя, может быть, и местные. На Марсе тоже несладко…
– Ты знаешь свой знак зодиака? – спросила как-то Кэнди.
Ты сказал:
– Нет.
Она выбросила мороженое в урну и побежала к информационной панели, чтобы вернуться, сообщив тебе, что ты – Овен.
– А Марс – это твоя планета! – хихикнула она. – Так что здесь у тебя все будет по-другому.
Но по-другому не вышло. Вообще ничего не вышло. Кэнди – и та укатила куда-то с местным собачником и парой кудрявых пуделей, не оставив даже записки. Лишь недокуренная сигарета дымилась в пепельнице, сверкая пурпурной помадой на белом фильтре, словно искушая тебя попытаться догнать ту, что только что ушла. Но ты просто лежал и слушал, как за окном урчит мотор старого «Плимута» и тявкают пудели на заднем сиденье. Какая разница? Что это меняет? Все когда-нибудь уходят. Все когда-нибудь кончается…
– Кэнди! – кричал ты, сбегая по лестнице. Но от Кэнди уже ничего не осталось. Пудели – и те были более внимательны, чем она, наложив на тротуаре две идентичные кучки дерьма…
– Нет. Все лучевое оружие закончилось, – сказал уличный торговец и предложил ржавый парабеллум.
– Он хоть стреляет? – спросил ты.
– Зато тяжелый, – пожал плечами торговец.
Ты взвесил его на ладони и кивнул.
– А история?
– Какая история? – спросил торговец.
– Ну, у каждого пистолета должна быть история.
– Девять миллиметров – вот его история, – оскалился торговец, вываливая на прилавок четыре патрона.
Ты заплатил ему триста кредитов и еще два скормил информационной панели за адрес собачника. Оставил ржавый «Мустанг» на тротуаре и постучал в дверь. Никто не открыл. Достал парабеллум и четыре раза от души саданул рукояткой по косяку, скалывая глянцевую поверхность.
«Бабах!» – громыхнул парабеллум. Вылетевшая из ствола пуля разбила фонарь, осыпав тебя градом осколков. В ушах зазвенело. Сердце вздрогнуло и остановилось. Четыре патрона лежали в кармане.
«Чертов торговец!»
Завывая сиреной, к дому подкатила машина служб правопорядка. Два лучевых пистолета нацелились тебе в грудь.
– Я не хотел ни в кого стрелять, – сказал ты офицеру в участке.
– Триста кредитов, – сказал он, – и я тебе охотно поверю.
– Пистолет отдай, – сказал ты, отсчитывая деньги.
– Гантель купи, и то пользы больше будет, – посмеялся он.
Ты вышел на улицу и поймал такси. Вернулся к дому собачника. Дождался ночи, разбил окно и пробрался внутрь. Ярко-красное платье Кэнди лежало на незаправленной кровати. То самое платье, которое ты купил ей в Прерии. Чуть выше – помада и косметичка. На зеркале над кроватью пурпурный отпечаток губ. На тумбочке журналы по содержанию редких видов собак. «Они что, читали их перед сексом? Черт!» Ты сел в кожаное кресло и закрыл глаза. Да. Самое время подумать и переосмыслить прожитое…