Я чувствую, как Стас ласкает меня ниже поясницы, и при этом в моем мозгу что-то начинает вспыхивать.

Минуточку.

— Стас… мы же, вроде бы, еще не обсуждали дату, — я растерянно смотрю на него.

— А что? Ты разве против? — он с кривой ухмылкой тычет меня пальцем под ребра.

— Нет, но…

— Ты же сама говорила, что хочешь осенью, — напоминает парень.

— Ну да…

— Дату твой дед, между прочим, предложил, — сообщает Топовский, — вчера, за бранчем.

Теперь все становится понятно.

— Замечательно! — восклицает Надежда Олеговна. — Октябрь – значит октябрь! Полина, я уже представляю, как это будет красиво! Обещай, что не станешь без меня заказывать платье! Обещай, иначе я обижусь! Мы должны все обсудить!

Все смотрят на меня выжидающе.

— Конечно, Надежда Олеговна.

Я улыбаюсь, но в груди так тесно и никак не вздохнуть. Появляется странное ощущение – словно меня заперли в темный ящик, я кричу, бьюсь изо всех сил, прошу выпустить, но до меня никому нет дела.

— Все в порядке, малыш? — Стас обеспокоенно заглядывает мне в глаза.

Я киваю и снова улыбаюсь, уже на автомате заставляя свои мышцы расслабиться.

Стас берет меня за руку и ведет к диванчикам. Игорь Владимирович, тот самый депутат, достает из ведерка охлажденное шампанское. Хлопает пробка, игристый напиток с шипением наполняет фужеры.

Принимая свой из рук Стаса, я тянусь к нему, но, когда открываю рот, слова, как колючки, застревают в горле. Каким образом объяснить мужчине, с которым я собираюсь прожить всю жизнь, что меня беспокоит его желание как можно скорее жениться на мне? Ну глупость же?

Только какая-то часть моего сознания, не та что рациональная и правильная, а другая, и, как я считала, незначительная, пробивается на поверхность. Я чувствую раздражение, потому что меня снова поставили перед фактом. Как будто бы мне два, а не двадцать два.

И где-то на периферии назойливым ярким пятном мелькает мысль, что причина моего раздражения в другом.

Возможно, я не люблю своего жениха так сильно, как должна?

Бред какой-то.

Я зажмуриваюсь и залпом опустошаю свою бокал, затем смотрю на Стаса, и мое сердце сжимается от нежности. Мой будущий муж с низким стоном откидывается на мягкие подушки. Темные волосы падают ему на лоб, глаза покраснели и взгляд уставший. Меня пронзает чувство вины.

Топовский летел сюда, ко мне, на всех парах, а перед этим целую неделю угождал моему деду, характер которого, как известно, не подарок. Я же сижу и придумываю какие-то дурацкие причины.

Просто опасно о таком думать. Я не могу допустить, чтобы наши отношения пошатнулись из-за какой-то ерунды. Это моя мать – флагман феминизма. Она не верит в то, что среди представителей противоположного пола остались достойные кандидаты на роль ее зятя, но мне очень хочется довериться своему мужчине. Я с детства мечтала о большом доме, любящем муже и детях.

И потом… Если я не буду поступать так, как должна, моя семья меня не поймет. Мои друзья меня не поймут. Весь город меня не поймет…

Я переплетаю наши пальцы и тянусь к своему парню, чтобы поцеловать в щеку, но тут слышу чью-то развязную, хотя и знакомую интонацию:

— Что, Надюша, свадьбу сыночка планируешь?

Все оглядываются и смотрят, как в беседку, покачиваясь, заходит мама Эффи.

Выглядит она, скажем, очень неважно. Лицо блестит, помада поплыла, еще и в руке бутылка вина. Запнувшись на ровном месте, она хватается за штору и повисает в неестественной позе. Не припомню, чтобы когда-либо видела Галину такой вульгарной и неопрятной.

Все сидящие за столом озадаченно переглядываются, а кто-то из мужчин красноречиво покашливает.