Хотя, если честно, слова Елена Васильевны немного искажают реальность.

В свой последний год Женя очень сильно изменилась. Знаю, нельзя так говорить об умерших, но Баркович стала такой душной, что с ней почти все прекратили общаться. Говорили, что она подсела на какую-то синтетику. Это бы объяснило то, как из веселой и открытой девчонки она превратилась в агрессивную истеричку со стеклянным взглядом, который вечно прятала под темными очками. Конечно, ее родители не могли не замечать того, что у Жени проблемы.

Я перевожу взгляд на отца Жени – Сергея – и отмечаю, что в отличие от жены, он выглядит более собранным, даже сосредоточенным. Его внимательные глаза пробегают цепким взглядом по лицам сидящих и, когда он вдруг смотрит на меня с немым укором, я испытываю неприятное чувство. Будто бы я виновата в том, что жива, а Женя нет, и мне нужно за это оправдываться.

Я начинаю жалеть, что не села рядом со Стасом. Сейчас бы я смогла взять его за руку, но Топовский с Горбачевым сидят в первом ряду. Большинство стульев пустует. Чтобы создать видимость того, что нас много, мы нарочно расселись подальше друг от друга.

В ритуальном зале на похоронах Жени побывали почти все жители города. Годовщину ее смерти тоже проводили в широком кругу. Еще прошлым летом Баркович пришли помянуть человек двадцать, а сегодня нас всего девять: родители, несколько самых близких друзей и мама с Надеждой Олеговной.

Через несколько минут я с тем же смутным ощущением смотрю на отплывающие от берега свечи-кораблики, которые мы запустили вместе с Жениными родителями. А потом меня дергает Эффи:

— Смотри, Меглин приперся!

Я даже не оборачиваюсь, но по телу уже пробегает дрожь.

— Тише, — шепчу, крепче вцепившись в деревянный столб причала.

— Да посмотри ты! — снова шипит Пономарева.

На нас оглядывается Стас, и я проявляю всю свою выдержку, чтобы изобразить невозмутимость.

— Стой тихо! — толкаю подругу локтем бок.

Но она не унимается.

— Ты говорила Стасу…

Эф тянется к моему уху, но я ее обрываю.

— Тсс!..

Мне очень хочется повернуться. Но, как учила мама, уверенная женщина не торопится, не бежит, не дергается и не оглядывается.

А еще я очень надеюсь, что Меглин уйдет, и мне не придется с ним встречаться лицом к лицу.

Однако все выходит с точностью наоборот.

Когда мы подходим к родителям Жени, чтобы попрощаться, я все-таки украдкой смотрю назад. Костя разговаривает с Сашей у начала пристани. И я понимаю, что мне придется пройти мимо него.

— Здорова, дружище, — первым Костя приветствует Стаса с размахом протягивая ему ладонь. — Давно не виделись.

— Как сам?

Я стою сбоку, позади Стаса, и словно в тумане смотрю на высокого светловолосого молодого мужчину, одетого в черную рубашку и брюки.

И снова себе повторяю: “Я его не боюсь”.

Пожав руку Меглину, Стас прячет ладонь в карман брюк с таким видом, словно ему некомфортно.

— Мой адвокат говорил, что я не обязан отвечать на все вопросы, которые мне задают, — ухмыляется Меглин, но мы никак не реагируем на его странный юмор. — Ясно, шутка не удалась, — Костя наклоняет голову и переводит взгляд на меня. — Привет, Полина.

Заметив, как полыхнули огнем его голубые глаза, я тихо отвечаю:

— Привет.

Повисает тишина – неловкая, гнетущая. Взяв себя в руки, я стараюсь сохранить ровное дыхание.

— Эй, вы чего, как неродные? — Меглин разводит руками. — Раньше на одном горшке все сидели. Не рады мне, что ли?

— Ты извини, мы бы с удовольствием с тобой поболтали, Костян, но нам пора, — Стас тянется ко мне и берет за руку. — Может, в другой раз?