Мне ещё страшно к нему прикасаться, но я решаю дать ему шанс. Весь день я работаю там, где Вера сказала, а вечером нужно прибраться в комнате. Валера ко мне не прикасается, просто совсем. Ложится в кровать на самый краешек, но не прикасается, не хочет опять сделать то самое, поэтому я немного расслабляюсь, но не сильно – ведь он точно только об этом и думает. Сплю я в найденной в вещах футболке, она длинная и всё отлично закрывает.

Я так сильно устаю, что мне ничего не снится. Девочки в убежище должны поддерживать чистоту, убирать, готовить, а мальчики делают что-то своё, но заняты все, за этим наш начальник следит. Причём следит так, что возмущения нет даже у Валеры, а вот бледный вид иногда да. Тогда я знаю, что ему попало, но жалеть парня не спешу, страшно мне ещё, ну и приглядываюсь я.

Здесь приняты наказания… физические. В тот первый раз я думала, просто с ума сойду, а теперь мне уже всё равно, потому что просквозить мимо шансов нет. Задания даются такие, что либо нужно иметь очень большой опыт, либо как-то мухлевать, но за мной следят очень тщательно, и хотя не бьют до обморока уже, но… Травлю Вячеслав Игоревич запретил совсем, поэтому только так на мне могут отыграться.

Несмотря на то, что произошло в первый день, девчонки меня очень сильно не любят и дружить не хотят. Вот сделать так, чтобы я не успела выполнить задание – это всегда с радостью. И я понимаю, что и почему они творят, но шансов у меня против всех нет, поэтому остаётся только покориться. Раз в неделю, как минимум, обязательно будет больно, и я к этому уже практически привыкла. Кажется, совсем мало времени прошло, а я уже привыкла. Ну или сошла с ума, какая теперь разница?

По воскресеньям у нас просмотр каких-то очень древних фильмов, даже не знаю, откуда наш начальник их взял. Они все, будто в насмешку, о счастливой жизни, любви, надежде… И о той давней войне есть. Недаром слово «фашист» известно до сих пор… Явка на сеанс обязательна для всех, кто хочет потом хорошо сидеть. Если раньше я боялась психиатра, то теперь психотерапевта с пряжкой. Оказывается, страх – это серьёзный стимул, вот только, когда в жизни исключительно страх, жить совсем не хочется. Как в просмотренном недавно фильме об узниках концлагерей. Вот на это больше всего наш бункер похож – на тюрьму или концлагерь.

Я чувствую, что однажды просто сломаюсь, и пусть хоть до смерти забьют. У меня нет смысла жить, нет никакого мотива, а только страх умирать очень медленно. Вот этого я точно не хочу, просто совсем, отчего и плачу, а все думают, что от страха перед ремнём. Помню, читала о тех, кому нравится, когда их бьют. Вот повезло, наверное, если живы остались… Мне так совсем не нравится, хотя наказывать меня Валере не доверяют. Спасибо им хотя бы за это…

Интересно, если бы здесь дети были, они бы и их так лупили? Или для местных без разницы, кого? Звери они, на самом деле, просто звери. Постепенно я понимаю, что совсем не хочу жить. И каждый день жду, когда Валера забудет свои обещания. Я знаю, что он забудет, не будет, как Вера говорила, меня «будить», а просто придавит своим весом, и всё. Но он пока этого не делает, отчего я немного успокаиваюсь, уже почти не опасаясь его.

Сегодня у меня опять работа по мытью коридора. Швабру мне так и не дали, как и одежду специальную, поэтому я ползаю в джинсах. Но нужно быть внимательной – могут наподдать ногой, когда не видишь, а за разливание чистящей жидкости такое будет, что лучше и не думать об этом. Именно поэтому я держусь спиной к стенке, внимательно поглядывая по сторонам. В коридоре пока пусто, что и хорошо, видимо, все бабы на работах, а парням ещё два часа минимум впахивать.