В кабинете Ларисы Юрьевны провела где-то полчаса. Несколько вопросов о самочувствие, три пробирки крови, взятые медсестрой, обязательный осмотр на кресле, болезненный укол в бедро. Гасана застала у стойки ресепа, воркующим и улыбающимся с молоденькой девушкой, вывалившей от счастья всё добро на стойку.

По телу прошла новая волна раздражения. Вот что я ему сделала? Ведь может же быть нормальным. Умеет улыбаться, спокойно говорить, смотреть без ненависти и превосходства. Передо мной не надо стелиться, приклоняться, лебезить. Мне всего лишь нужна капля уважения. Я не хочу ощущать себя грязью, стыдливо валяющейся под ногами.

Чувствовала, как снова вязну в болоте воспоминаний, страха и безнадёжности. То, над чем так долго работала, собирая себя по крупинкам, обволакивало удушливой серостью. Всего лишь визит ко врачу, умудрившийся сорвать пластырь с затянувшейся раны.

В дом влетела бегом, мечтая закрыться в комнате, залезть под одеяло и порыдать. В гостиной столкнулась с Полиной, убирающей вазу с поникшими цветами.

– Ужинаем сегодня одни, – улыбнулась она, ставя на стол букет и протягивая руки для объятий. – Игнат улетел на неделю в Италию. Зачастил он чего-то туда. Никогда столько не ездил.

– Я пойду, тёть Поль, – коротко прижалась к ней и сразу отстранилась. – Неважно чувствую себя после укола. Если засну, не будите к ужину.

Полина вдохнула, с жалостью посмотрела и кивнула, отпуская. До спальни не смогла донести слёзы. Уже на лестнице они вырвались с жалобным всхлипом. Во всём виноват Немцов. И в том, что вырвал меня из нормальной жизни, и в том, что безвозвратно испортил репутацию, и в том, что растоптал уважение к самой себе, что разбил розовые очки, показав, насколько много гнили влезает в людей. Успокоившаяся ненависть взбунтовалась, заполоняя собой всю меня. Чтоб ты переломал себе обе ноги в этой Италии. Чтоб провалился в самое днище ада.

19. Глава 19

Знаете, у меня, наверное, случился передоз одиночества. То ли депрессия свернула не туда, то ли сердце чахло от тоски. Помнила, как ненавидела Немцова, как проклинала его, скрючившись в углу комнаты. Гадко, только я оказалась как та дворовая собака, которую избил хозяин, но она всё равно скучает и преданно жмётся к ногам, трусливо мотая хвостом.

Готова была продать душу, лишь бы не чувствовать отголоски первой любви. У неё не было прошлого, нет настоящего и не может быть будущего. Не построить что-то светлое и доброе на унижениях, обиде и ненависти. Пока отсутствовал Игнат, взращивала в себе неприязнь, лелеяла разочарование, подпитывала чувство гордости, выискивая жалкие крупинки в себе.

Все мои старания оказались перечёркнуты возвращением хозяина. Почему-то подумала про стокгольмский синдром, поняв, что ноги сами почти подогнулись, чтобы встать на колени. Месяц-два, и я начну перед ним ползать, выгибая спину, вываливая язык и отклячивая задницу. Тьфу. Что же изоляция делает со мной?

Немцов оригинальностью не отличился. Вошёл, указал взглядом на пол, расстегнул штаны и долго проверял устойчивость глотки к трению. Чем-то он был озадачен, бестолково пялился в никуда и машинально двигал бёдрами. Если раньше в нём бурлила злость, то сейчас я обсасывала безэмоциональное тело.

Так и не добравшись до финала, Игнат раздражённо оттолкнул меня, упаковался, сосредоточившись на пряжке, и вышел, обронив лишь одно слово – «ужин». Разгадка происходящего с ним раскрылась за поеданием бифштекса.

– Через неделю я женюсь, – прервал скрип ножей по тарелкам Немцов. – Утром моя невеста приедет сюда, и она вряд ли обрадуется соседству с блядью. Поэтому за ночь переедешь в крыло для прислуги. Полина выдаст тебе форму и определит на уборку второго этажа, включая хозяйскую спальню.