Опустила глаза, медленно пережёвывая ставшее резиновым мясо. Что я чувствовала в данный момент? Боль. Удушающую, впивающуюся в сердце, разрывающую грудь. Мне бы радоваться, что теперь он не посмеет издеваться надо мной, но уборка спальни счастливых молодожёнов для меня была убийственнее прошлых унижений. Видеть мужчину воркующим с другой, обнимающим и целующим чужую…

– Сразу хочу предупредить, – заметил моё замешательство. – Твоё положение в этом доме не изменилось. Ты рабыня, отрабатывающая охрененный долг. Попробуешь косо посмотреть на Лору, расстроить её своим поведением, и наказание будет страшнее, чем предыдущее. Поняла?

Поспешила кивнуть головой, откладывая столовые приборы и беря онемевшими пальцами стакан с соком. Мне бы добавить туда коньяка, но последнее время дозы успокоительного не требовалось. Дождалась, пока Немцов доест и уйдёт в кабинет, поднялась, чтобы собрать вещи. Правда, мне они больше не нужны, разве только пижама.

– Это ж хорошо, девочка моя, – подошла сзади Полина. – Работать горничной не так зазорно. По крайней мере, он перестанет таскать тебя на поводке. Не думаю, что новая хозяйка позволит так развлекаться своему мужу.

Навесила натянутую улыбку, погладив Полю по руке. Всё она понимала. Всегда знала, что я влюблена в Игната. Уверена, что Полина чувствовала моё смятение. Поэтому и поспешила найти плюсы в сложившейся ситуации, решила направить по нужному пути.

Не знаю, откуда взяла силы сдержать поток слёз. Мелкими глотками вдыхала воздух, ощущая, как огненный шар набирает тягу и раздувается в груди. Кислорода лихорадочно не хватало, как и стойкости удержаться на ногах. Казалось, стоит шевельнуться, и меня затянет очень глубоко, в самое пекло.

Отстранилась от женщины и неровной походкой пошла в сторону выхода. Вырваться из тесноты стен, наполнить лёгкие свежестью вечера, позволить ветру высушить влагу, готовую вот-вот пролиться из глаз. В чём была выскочила на улицу, не замечая, как апрельский холод пробирается сквозь одежду. Бежала в беседку, ставшую центром спокойствия для меня. Дождь смешивался с солью на лице, ледяные потоки полосовали кожу, но я не чувствовала ничего. Только боль, расползающаяся ядом по венам. Немцову удалось доломать меня. Не прилагая усилий. Вот так, простой фразой, перечёркивающей жизнь.

В голове пульсировало только одно – «она вряд ли обрадуется соседству с блядью». Заскулила в темноту, переходя на протяжный вой. Ветер подхватил его, унося в тяжёлое небо, нависшее жирными тучами над землёй.

– Она будет счастлива замужем за ублюдком, сделавшим меня блядью! – крикнула вдогонку дотошному вою.

Показалось, что с выходом эмоций что-то лопнуло в груди. Ощущение, будто натянутая до предела нить с треском разорвалась, погружая в тёмную пустоту. Плыла в ней бестелесной оболочкой, расслабившись и закрыв глаза. Холодно, тепло, больно, приятно, плохо, хорошо – стало неважно.

Пустота обволакивала, успокаивала, убаюкивала, всё дальше унося от реальности. Резкий рывок дёрнул из колыбели безмятежности, за ним последовал хлёсткий удар по щеке.

– Дура! – зло прорычал еле знакомый голос, продолжая меня трясти. – Ты бы ещё сбросилась с крыши, идиотка! Нашла из-за кого убиваться. Он об тебя ноги вытирает, с грязью смешивает, а ты, тряпка, слёзы льёшь. Давай, – пощёчина обожгла лицо. – Приходи в чувства.

С трудом открыла глаза, натыкаясь на перекошенное от злости лицо Гасана. Он склонился надо мной, испепеляя почерневшим взглядом. Оскалился, читая разбегающиеся эмоции. Что он увидел во мне, раз сразу развеселился.