– Давай, моя хорошая, надо выпить лекарство, – услышала женский голос, и по горлу потекла тёплая горечь, вызывая спазм мышц. – Что же он с тобой сделал, девочка? Лев Владимирович в гробу переворачивается.

– Тебе кто-нибудь позволял рот открывать? – вклинился резкий голос Игната, а следом хлопнула дверь.

– Ты не понимаешь, что творишь, – перешла на повышенный тон Полина. – Поздно будет, когда поймёшь. Ничего не сможешь исправить. Назад такое не откатить. Ира никогда тебя не простит.

– За языком следи, Полин! – прикрикнул Немцов. – Не дай бог скажешь ей хоть слово. Уничтожу! Не посмотрю, что ты, фактически, вырастила меня.

– Я буду молчать. Но не потому, что боюсь тебя, – тихо произнесла Поля, и по лицу с шеей скользнула приятная прохлада от влажного полотенца. – Ирина не выдержит в своём состояние. Ты заигрался, Игнат, перешёл черту. Такое не отмолишь.

– Твою ж мать! Словарный понос? – процедил мужчина, и даже я, не открывая глаз, почувствовала еле контролируемую злость. – Мне не придётся отмаливать. Каждый получил по своим заслугам.

– Но Ира-то что тебе сделала? – всхлипнула Поля, укутывая меня в одеяло.

– Она расплачивается за…

Мне очень хотелось узнать за что плачу я, но, видно, в питьё примешали снотворное, и меня просто выключило, погрузив в спокойную темноту. Там было хорошо, тепло и комфортно. Там не было Игната, ассоциирующегося в данный отрезок времени только с унижением и болью.

Проснувшись, я, наконец, смогла открыть глаза. Странно, но меня разместили не на полу в спальне Немцова, а в моей старой комнате, которую выделяли, когда Лев Владимирович был ещё жив. Те же персиковые обои с белыми завитушками, та же кровать, застеленная весёлым, жёлтеньким бельём, те же кофейные занавески, плотно отгораживающие свет из окна.

Сложно было понять, какое сейчас время суток. Помещение освещали настенные светильники, слегка разбавляющие неоновыми шарами полумрак. Странная тишина, полное отсутствие звуков, будто имение Немцовых вымерло.

Поля позаботилась обо мне в своё отсутствие. На тумбочке стоял стакан с соком, графин с водой и булочки под салфеткой. Есть не хотелось. Только пить. Во рту драло от сухости, как будто я не пила несколько дней. Осушила стакан сока и плеснула туда воды. Никак не могла смыть горечь и избавиться от саднящей боли в горле.

С сарказмом подумала, что хозяин приходил за своим утренним минетом, совсем не чураясь бессознательного состояния рабыни. Смешно, если бы не было так плачевно. Попыталась сползти с кровати, плюхаясь на колени. Шатало по страшному, в голове пульсировало и кружились вертолёты, а зрение мутило от чёрных пятен. В ванную комнату решила привычно ползти. Не факт, что Игнат разрешил мне ходить, так что не надо расслабляться.

Очень хотелось отодрать прилипшую комбинашку, оставшуюся на мне с новогоднего фуршета. Ощущала на себе вонь пота, смешанного с вином и с лекарствами. Всё ещё чувствовала следы чужих лап, словно меня измазали грязью и облили помоями. Кое-как содрала прозрачную тряпку, без сожаления бросила её в угол. Лучше ползать голой, чем надеть ещё раз эту пошлость.

Поднялась, держась за раковину, посмотрела в зеркало и отшатнулась. Оттуда выглядывало бледное нечто, обтянутое посеревшей кожей, с глубокими тенями на лице, с колтунами в засаленных волосах, свисающих жирными лохмами. Отвернулась и, держась за перегородку, шагнула в душевую кабину, выкручивая вентили на всю.

Упругие струи срывались сверху, жалили кожу и, кажется, вытягивали ту малость сил, что дотащили меня сюда. Опёрлась руками о стену, низко склонила голову, подставляя плечи и спину под тропический дождь. Жуткая потребность смыть всё то дерьмо, в котором вывалил Игнат, теша своё эго.