Егор, словно с трибуны, разглагольствовал о его повторном рождении. Многократно повторял о том, насколько он любим Всевышним, раз его оставили в живых после полученных травм. Разве это не был своеобразный знак, намекающий взяться за ум и действительно начать всё с нуля?

«Как пришло, так и ушло», — вколачивали в его бошку, повторяя одно и то же. У него вон, Марина беременна, носит под сердцем его ребёнка. Любит именноего, ждала всё это время именно его. Да она едва не отдала Богу душу, будучи не в силах справиться с его безразличием. А Осинская? Вот что его Осинская? Хоть бы раз наведалась, хоть бы раз позвонила!

— …Нееет, она ведь особенная, да? Не такая, как все, — подводил итоги Егор, расстраиваясь не меньше Дударева. — Только вот она хуже, Вал. В разы хуже. Постарайся уж как-то принять это…

Студинский ушел, а он смотрел в окно, прижимая кулак к искусанным в кровь губам. Забыть? Легко сказать. Это не коробка, которую можно вышвырнуть на мусор, стряхнув небрежно руками. Тут и тело покалеченное, и душа в осколки. О бизнесе и прочем движе даже вспоминать не хотелось.

Родился в рубашке? Да лучше бы сгорел той ночью, нежели гореть живьем сейчас.

Лучше бы никогда и не рождался…

8. Глава 8

Спустя шесть месяцев

Скрежет раскачивающегося на цепях мешка противно действовал на нервы, однако Вал старался на акцентировать на нем внимание. Налитые сталью мускулы ныли от перенапряжения, пот заливал глаза, в горле першило от сухости, но мужчина и не думал сдаваться. Благодаря этим тренировкам он не только проверял границы своей выдержки, но и пытался разгрузить голову.

Иногда сие истязание имело результат, иногда – работало впустую, но то, что после таких тренировок он хотя бы спал беспробудно, говорило само за себя.

Очередной удар, выбивший из мешка глухой звук.

Возвращение отлетевшего мешка на место и глубокий выдох, с помощью которого пытался избавиться от скопившегося в груди давления.

А потом повторение.

Всё на автомате.

Расслабленность сменялась напряжением, удар – отступлением, вдох – выдохом. Если бы не боксирование – давно уже поехал кукухой. Жившая в нем долгое время злость стала привычным явлением. Она сминала душу, разум, чувства, оборачивала весь мир в ненависть. Он нуждался в методе, который бы помогал одновременно бороться с отрицательными чувствами и держать тело в форме. Вал избивал несчастный мешок, оставляя в потресканной коже всю свою ненависть, разочарование, обиду и горечь. Но надолго этого метода не хватало. Вскоре освобожденная пустота снова заполнялась эмоциями, и приходилась начинать всё сначала.

Выдохшись на полную, Дударев снял боксерские перчатки и повис на мешке, обхватив горящими ладонями прохладную кожу. Сердце стучало загнанно, отдаваясь бешеной пульсацией в ушах. Разбросанные по углам мысли постепенно выстраивались в привычную цепочку, но уже без настырного долбления в висках.

Спокойствие… Наконец-то долгожданное спокойствие.

А ведь ещё вчера не находил себе места, страдая от дикой ревности. А всё почему? Да потому, что не послушался друга и поехал в деревню к одной весьма противной бабе. Да, Егорка уже триста раз повторил, что Осинской не было не то, что в области, её не было даже в стране, но он до последнего питал в себе крупицы пускай и самой ничтожной, но всё-таки надежды.

Человеку ведь свойственна надежда. Он до последнего верит в лучшее, надеясь на «а вдруг?» и «если бы», продлевая тем самым собственную агонию. Это сейчас он понял, что зря возводил воздушные замки, а тогда, после выхода из комы – это был такой стимул, такая внутренняя мотивация, что присматривающие за ним реабилитологи только пораженно делали записи в своих папках, удивляясь его выносливости.